Я смотрю на темные вершины сосен потрепанные. Финская сказка

Задание для всех
Выберите тему:

Подсказка №1 для всех (15 минут)
Для перехода на следующий уровень введите: IWrsNMrv

Бонус №1 для всех

Задание
Физика - 7й класс

Подсказка
Мини-контрольная:

1. ПТУшник Вася до сих пор не знает, как называется негативная частица, которая всегда вращается. А вы?

2. ПТУшник Вася разогнался на папиной машине. Увидев перед собой столб, он убрал ногу с газа, испугался и не нажал на тормоз. «Благодаря» чему встреча со столбом оказалась неминуемой?

3. ПТУшник Вася любит слушать радио. Но он не знает, чья фамилия прозвучала в первой радиограмме, переданной в России, а вы?

Ответы
Физика
физика

Бонус №2 для всех

Задание
Математика - 7й класс

Подсказка
Мини-контрольная:

1. У ПТУшника Васи дома живет крыса, которая шныряя по углам со своей подружкой, делят их на 3 равные части. Как зовут эту крысу?

2. ПТУшник Вася не любит геометрию, но уважает человека «начавшего» ее. О ком речь?

3. «ПТУшник – тупой. Вася – ПТУшник. Вася – тупой». Что за метод доказательства?

4. ПТУшник Вася шагал по поверхности, ограниченной двумя краями. Побывав во всех ее местах, он никак не мог дойти до конца. Кто придумал такую поверхность? (Фамилия)

Формат ответа - 4 слова (ответы на вопросы) через пробел.

Ответы
Математика
математика

Бонус №3 для всех

Задание
Литература - 7й класс

Подсказка
Мини-контрольная:

1. ПТУшник Вася не помогает бабушкам переходить через дорогу. А вот внук загаданного писателя помог встать старушке России на путь рыночной экономики. Назовите настоящую фамилию писателя.

2. В отличие от ПТУшника Васи, этот персонаж, светило мирового значения, предпочитал утренним газетам творчество Верди. Какое отчество у этого персонажа?

3. Русская поговорка гласит: «что написано пером - не вырубишь топором». Любимый персонаж ПТУшника Васи произнес похожую по смыслу фразу, впоследствии ставшую крылатой. Назовите имя этого персонажа.

4. У ПТУшника Васи непростой, но прекрасный этап в жизни. Как называется второй этап, который описал в своем произведении бородатый дядька?

Формат ответа - 4 слова (ответы на вопросы) через пробел

Ответы
Литература
литература

Ответы
IWrsNMrv - для всех
электрон инерция герц аромат - для всех
трисектриса евклид дедукция мебиус - для всех
трисектриса евклид дедукция мёбиус - для всех
трисектриса эвклид дедукция мебиус - для всех
трисектриса эвклид дедукция мёбиус - для всех
голиков филиппович воланд отрочество - для всех

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

Шрифт:

100% +

4

Ну не глупо ли, черт побери, ночью – пускай она белая, пускай светлая, как день, – переходить вброд по колено речку, снимать и натягивать сапоги, карабкаться в гору – и все это ради того, чтобы взглянуть на сосны, которые с детства намозолили тебе глаза!

На горе, в пахучем березняке, Игорь выломал пару веток, протянул мне: отмахивайся от комара.

Вечерняя заря еще не погасла. Далеко на горизонте чернела зубчатая гряда леса. И над этой грядой то тут, то там поднимались багряные сосны – косматые, похожие на вздыбленных сказочных медведей.

Под ногами похрустывают сухие сучки. Лопочут, шлепая прохладной листвой по разгоряченному лицу, беспокойные, не знающие и ночью отдыха осинки. Игорь в белой рубахе, окутанный серым облаком гнуса, как олень, качается в кустах. Матерый опытный олень, безошибочно прокладывающий свою тропу.

Леса еще не видно, но в воздухе уже знойно и остро пахнет сосновой смолой. А вот и сам лес.

Мы стояли на опушке осинника, и перед нами простиралась громадная равнина, ощетинившаяся молодым сосняком. Вдали, на западе, равнина вползала на пологий холм, и казалось, что оттуда на нас накатывается широкая морская волна. И самые сосенки, то иссиня-черные, то сизые до седины, то золотисто-багряные со светлыми каплями смолы, напоминали нарядную, пятнистую шкуру моря.

Игорь сказал:

– Ну, не жалеешь, что пошел?

А потом вдруг обхватил руками ближайший садик сосенок – они росли купами, – ткнулся в них лицом:

– Вот мои ребятишки!

– И ты говоришь, все это сотворил одной мотыгой? – спросил я, снова и снова оглядывая равнину.

– Да, Алексей. Мотыгой – нашим пинежским копачом и вот этими руками! – Игорь выбросил кверху небольшие темные руки, сжатые в кулаки. – Я приехал сюда зимой. Тогда и в помине еще не было, чтобы лес восстанавливать. А я думаю – шалишь! Не належку сюда приехал. Раз ты к лесу приставлен – оправдай себя. Самая загвоздка, конечно, была в семенах. Ну я смикитил. Мальчишек на лесопункте кликнул – целый шишкофронт открыл. Им это в забаву по соснам лазать, а мне польза…

Вдруг Игорь задумался, тяжело вздохнул.

– Ну и Наташе, конечно, досталось. Это уж после, когда эти сопляки на цыпочки поднялись. Жара была, Алексей, они у меня начали сохнуть – как котята без молока. Ну, я копач в руки и давай махать с утра до ночи. И вот, понимаешь, Наташа тогда в положении была. Зачем же вот ей-то было за копач браться? Недоглядел, Алексей. Нескладно у нас получилось. Врачи говорят: конец вашим детям…

Белая ночь проплывала над нами. Над ухом жалобно попискивали комары. Игорь с опущенной головой, белый, как привидение, стоял, до пояса погруженный в колючий потемневший сосняк.

– Ничего, – заговорил он сдавленным шепотом. – Ничего! – И вдруг опять уже знакомым мне, каким-то по-отцовски широким и щедрым объятием обхватил сосенки. – Вот мои дети!.. Наташа плачет, убивается, а я говорю: не плачь; кто чего родит – одни ребятишек с руками да ногами, а мы, говорю, с тобой сосновых народим. Сосновые-то еще крепче. На века. Согласен, Алексей? – И вдруг Игорь, не дождавшись моего ответа – решенное дело! – громко и раскатисто, да так, что эхо взметнулось над притихшим сосняком, рассмеялся.

Надо было возвращаться домой. Но как же не хотелось расставаться с этим сосняком! Или это потому, что теперь уж эти сосенки-подростки для меня не просто молодой сосняк, а Игоревы дети?

– А ты видал, Алексей, как сосна всходит? – неожиданно спросил Игорь.

Я улыбнулся: наивно все-таки спрашивать о таких вещах человека, который вырос в лесу.

– Ни черта ты не видал! Все мы так. Бродим, бродим по лесу, топчем все с краю, ну, еще черемуху, когда в цвету, обломаем, а вот как рабочее дерево из земли поднимается, не знаем. Хочешь посмотреть? – В голосе Игоря зазвучала соблазнительная, так хорошо знакомая мне с детства загадочность. – Интересно! Сосны двух недель от роду. А?

5

И вот опять мы, два полуночника, идем в белую ночь. Над головой таинственное, притушенное серенькой дымкой небо, а в ногах сосны. От сосен веет дневным жаром. Сосны цепляются смолистыми иглами за одежду, кусают голые руки.

Игорь довольно замечает:

– Смотри, какие зубастые. Как щенята, огрызаются. Крепкие дерева будут!

Белая ночь творит чудеса. Исчезло время. Мы снова мальчишки. И снова, как в те далекие годы, Игорь ведет меня…

Темный, заросший молодым ельником ручей, словно корабль, плывет нам навстречу.

Послышался свист, тоненький, похожий на хрупкий лучик вечернего солнца, и погас.

– А ведь это рябишко, Алексей, – сказал Игорь и остановился. – Забавно. С чего бы ему об эту пору?

Он еще некоторое время удивляется странному поведению рябчика, а потом говорит:

– У меня тут, Алексей, полно всякой птицы. Любит она здешние места. На Сысольских озерах даже орлы живут, во как! А вообще-то нервная пошла нынче птица… Да и как ей не нервной быть, ежели по всему Северу железный гром стоит! Скажем, журавль, к примеру. Весной это летит с юга, день и ночь крыльями машет. Ладно, думает, вот прилечу на родину – отдохну. А прилетел – негде сесть. На гнездовьях-то уж люди.

Придерживаясь за ветки березы, мы стали спускаться в ручей. Густые, по пояс, папоротники, трава, слегка отпотевшая за ночь, и даже сырой холодок понизу. Но засуха добралась и сюда. Воды в ручье не было. Каменистое, из мелкого галечника дно проросло пышными подушками зеленого мха. Мох мягко пружинит под ногами. Вдруг справа от нас – это всегда бывает вдруг – вспорхнул рябчик и низом-низом, фурча, как пропеллер, крылышками, потянул в еловую глушь. Было слышно, как он сел на сучок.

Игорь улыбнулся:

– Сейчас мы вступим с ним в переговоры. – И, раздвинув губы, сухие, в трещинах, свистнул.

Рябчик отозвался, но как-то вяло, неохотно.

Игорь опять улыбнулся:

– А знаешь, что он мне ответил? «Не пойду, говорит, хочешь – иди сам».

– Ну уж так-таки и «не пойду»?

– Вот те Бог, Алексей. У них, у этих рябишек, три зова для своих товарищей: «лечу», «иду на ногах», «лети сам». Не веришь? Ну а как же бы они в лесу-то разыскивали друг дружку, в особенности во время токов? Охотники хорошие знают их наречье, так и манок настраивают. Ежели «лечу» – не двигайся, сам прилетит. И по сигналу «иду пешком» тоже дождаться можно. Не скоро – велик ли у ряба шаг, – приковыляет. А вот ежели «лети сам», тут уж не жди. Хоть как его ни зазывай, не прилетит. С характером птица, даром что маленькая.

За ручьем опять вырубка – трухлявые пни в кустиках сморщенной, подгоревшей на солнце земляники, редкие елки иван-чая с сонно ворочающимися на метелках пузатыми шмелями, потом опять ручей – горький ольшаник вперемежку с березой, и вот мы поднимаемся на холм.

Под ногами тундра – чистейший, белее снега курчавый ягель, а там, вверху – я задираю голову – макушки сосен…

Я смотрю на этих неохватных, в седых космах великанов, смотрю на их темные вершины, потрепанные вековечными ветрами, и то они мне кажутся былинными богатырями, чудом забредшими в наши дни, то опять начинает казаться – чего не делает белая ночь, – что ты сам попал в заколдованное царство и бродишь меж задремавших богатырей. Уж не белые ли ночи и сосны навеяли эту сказку нашим предкам?

Вздох Игоря – он рядом – возвращает меня к яви.

– Эти сосны еще Петра помнят. Вот какая краса тут была! А теперь один островок остался. И то потому, что лошадями лес заготовляли. Взять нельзя было. А если бы нынче – сокрушили. Трактор хоть черта своротит…

Игорь опять вздыхает:

– Раньше, бывало, в лес-то зайдешь – оторопь берет. Под каждой елью леший сидит. А теперь этих леших в сырые суземы загнали – чахнут, бедные, нос высунуть боятся… Ладно, пошли. Тут близко. Версты не будет.

Но Игорева верста, видно, меряна еще той древней дедовской клюкой, о которой говорится в присказке. Мы бредем вырубками, то совершенно сухими, то заглушенными жирной травой с пышными белопенными зонтами тмина, – они похожи на легкие облачка, опустившиеся на землю, огибаем маленькое, с черной, как чай, водой озерко, курящееся паром, – «черти баню топят», – шутливо замечает Игорь, пересекаем просеки – лесные коридоры, топчем похрустывающий олений беломошник, путаемся в упругих зарослях можжевельника. И Игорь рассказывает – рассказывает, рассказывает обо всем, что попадается на глаза, – то приглушенным шепотом (и тогда он, в белой распущенной рубахе, с темным, прокопченным солнцем лицом, на котором шевелятся неестественно белые брови, напоминает старого лесного ведуна), то голос его переливается, как ручей.

Он рассказывает о елях, о их необыкновенной чувствительности – «десятиметровую ель можно убить одним ударом обуха», о хвойной, скользящей под ногами подстилке – «мудро устроен, Алексей, лес: сначала кормом себя обеспечит, а потом уж на отдых уходит», жалуется на нахальную березу – и это странно мне слышать, но у него свой счет к березе – «сорняк дерево, она да осина на вырубках первые гостьи», плетет какой-то доморощенный сказ о древней птице глухаре, которого мы подняли в травниках…

Я присматриваюсь к Игорю, вспоминаю его «лагерные университеты», и мне все чаще приходит в голову, что я совершенно не знаю этого человека.

Он был силен, по-прежнему силен и неутомим, как все Чарнасовы, и так же размашисто мечтателен и одержим, как его отец, – «зеленую революцию пущу», но откуда у него эта удивительная любовь и жалость, русская жалость ко всему живому? Нет, отец его, беспощадно-прямой, мысливший мировыми категориями, не страдал этим. Профессия лесника наложила на него свою печать?

По вершинам сосен красной лисицей крадется утренняя заря. Что-то вроде ветерка, похожего на легкий вздох, пронеслось по лесу. Или это белая ночь, прижимаясь к земле, уползает в глухие чащобы?

6

– Вот, пришли, – говорит Игорь.

Я смотрю перед собой и ничего не вижу, кроме черной бескрайней гари с хаотическим нагромождением коряг и сучьев. На их обугленной, потрескавшейся коре – алые отсветы зари, и кажется, пожар еще дышит, живет.

Опять загадка?

Игорь, довольный, смеется. Сухое, загоревшее лицо его с белыми бровями пылает, как сосна.

– Да ты не туда смотришь. В борозды смотри.

В самом деле, гарь прорезана песчаными бугристыми бороздами. Их много. Они, как желтые змеи, расползлись по гари.

Я наклоняюсь к первой борозде. Рваные, обгоревшие корни по краям, следы тракторной гусеницы, потом замечаю крохотный, сантиметра в два, пучок темно-дымчатой травки, за ним другой, третий… И вот уже пучки сливаются в жиденький, кое-где искрящийся ручеек, робко крадущийся по песчаному дну борозды.

Ручеек необычный. От ручейка пахнет смолой.

Неужели так вот и начинается сосновый бор?

Игорь советует мне вырвать отросток: все равно им всем не жить, придется прореживать.

Ого! Травка колется, липнет к пальцам, а глубинный корень вдруг выказывает цепкость и упорство сосны.

Странно это – держать на ладони дерево с корнем…

Я стою, склонившись над этим младенческим лесом, вдыхаю его первозданный запах, и мне кажется, что я присутствую при рождении мира, подымающегося на утренней заре…

Игорь мягко кладет мне на плечо руку.

– Это тракторная работа. Ровно месяц назад с Санькой Ряхиным сеяли. На совесть мужик работал. А нынче как-то встретил на днях, спрашиваю: «Будем еще, Саня, старые грехи замаливать?» – «Нет, говорит, Игорь. Хорошо лес сеять, нравится мне эта работа, а больше не жди». Понимаешь, Алексей, копейка мужика затирает. У него семья, ребятишки, а тут хоть лопни – тарифная ставка. Не перепрыгнешь. Почему так? Кто лес валит – тому прогрессивка, и премиальные, и еще там всякая всячина. А кто лес сажает – на сознательность переведен. Почему так?

Мы идем узенькой, хорошо утоптанной тропинкой. В лесу полно птах. Пищат, посвистывают, тенькают – все спешат управиться со своими делами до жары. А вот и дробный перестук дятлов.

– Это мои помощники, – говорит Игорь. – Мало только их нынче. Надо бы их как-то увеличить. В книжках ничего не читал об этом?

А потом он снова возвращается к своим обидам лесника. Нет, он не о себе. Ему с Наташей немного и надо. Да его хоть золотом осыпь, от леса не оторвешь. А как же на их зарплатишку жить тому, у кого семья? Вот и идут в лесники инвалиды да всякий сброд. А если какой подходящий мужик заведется, так от него все равно толку мало. Он все лето для коровы своей сено ставит. А сколько у лесника работы? Охрана леса, лесо-культурные работы, расчистка просек… А семена заготовлять? Египетский труд! Каждую шишку надо ладонями обмять. А противопожарные канавы возле дорог прорыть?..

Игорь качает головой:

– Ни черта я тут не пойму. Каждый год пожары. А нынче весь Север горит. В Архангельске от дыма, говорят, не продохнешь. Космос, что ли, решили отапливать? Во что это государству влетает? А люди на лесопунктах по неделям не работают? А колхозников с пожара на пожар гоняем? И никто почему-то не хочет одну штуковину сделать – лесную охрану увеличить. Знаешь, у меня какое лесничество? Двести сорок тысяч га! Мне за год не обойти это царство. Да что там за год! Я так и помру, а в каждом квартале не побываю. Мы, лесники, кричим: добавьте охраны! Меньше пожаров будет. И все без толку. Миллиарды в огонь бросаем – не жалеем, а вот лишнего лесника нанять – экономия… Почему так, Алексей? Я и в райком писал, и в область писал, и в Москву писал… Куда еще писать?

7

Обратная дорога оказалась прямой и короткой. И я понял, что Игорь не без умысла водил меня по лесу. Да он и сам не скрывал этого.

– Ну, теперь ты получил сосновое образование, – сказал он с ухмылкой, когда мы вышли в окрестности поселка.

Я поражался, глядя на него. Человек целый день выходил на ногах, потом эта бессонная ночь с кружением по ручьям и вырубкам, а ему хоть бы что. Он был свеж и бодр, как утренний лес. Может, только морщины резче обозначились на его сухом узком лице да на жилистой, дочерна загорелой шее.

Восход солнца мы встретили, сидя под суковатой развесистой сосной – могучим чудищем, вымахавшим на приволье. Старые шишки, ворохом лежавшие на росохах закаменевших корней, окрасились алым светом.

– А я, Алексей, можно сказать, тоже от сосны начал жить, – заговорил Игорь. – Лес меня человеком сделал. Ну, про то, как я в тюрягу попал, рассказывать нечего. По молодости, по глупости… Вот ты ученый, Алексей, книжки пишешь. А можешь объяснить, что тогда произошло со мной, какой заворот в моих мозгах образовался? Почему мне дома не сиделось? Все мои ровесники при деле: ты учишься, те работают. А меня так и тянет, так и тянет куда-то. Как журавля в небо. Почему так? И ведь героем себя считал – во как. Ну а война началась, тут меня прошибло. Кровавыми слезьми умылся. Братья на фронте, отец от рака умирает, а я за колючей проволокой. Работаю, конечно, всему гопью в лагере войну объявил, а все равно в лагере. Да разве мне, сыну Антона Чарнасова, так воевать надо!

Игорь хрустнул сцепленными в замок пальцами.

– Сейчас из заключения выходят, у ворот его встречают. Все для него, на работу устраивают – будь только человеком. Упрашивают. А я после войны вышел – хлебнул горюшка. Я с чистым сердцем, я жить хочу, работать хочу – я ведь еще не жил, семнадцати лет за решетку попал, – а от меня как от прокаженного шарахаются. Я вкалываю, вкалываю, по тридцать кубиков земли лопатой вынимаю – это когда еще дорогу строили, – рубаха на мне от пота не просыхает, сам седой от соли. А чуть что случилось в поселке – воровство какое, пропажа – Игорь-бандит. На него косо смотрят. Как это переносить, Алексей?

И вот только в лесу себя человеком чувствуешь. Никто тебя не спрашивает, кто ты. Пташка сядет рядом. Сосна-трудяга… Стоит – день и ночь смолу качает. Ей некогда пустяками заниматься. На ней вся планета держится…

Это было неуместно, нехорошо, но я не мог сдержать улыбку: так неожиданно и широко было обобщение Игоря.

– Ей-богу, Алексей! Ну, а как же? Поживи-ко здесь до зимы – сам на практике все поймешь. Ветры студеные задуют – из Арктики, аж от самого полюса, – кто им заслоном служит? Сосна. Да ежели бы не сосна, так эти ветрищи до Черного моря добрались, сквозняк на всю Россию устроили. А летом, когда засуха, все кругом выгорело? Березы и те от жары сомлели. А эта – черт те что. Пыхтит, обливается смоляным потом, а дело свое делает. И вот ведь какая несправедливость! Про березу в песнях поем, черемуху на каждом шагу вспоминаем. А что они против сосны? Иждивенцы! Только и живут потому, что сосна на свете есть…

– Ну ты уж слишком, – возразил я, обидевшись за другие деревья.

– Да я их всех люблю, Алексей. Я после лагерей какой-то жалостливый стал. Ну, а все-таки им против сосны… Не то. Характер не тот! – решительно сказал Игорь. – Вот, к примеру, ель. Нужное дерево – ничего не скажешь. А хитрить-то зачем? Ох, хитрое дерево! Я эту ель насквозь вижу. Вся ушла в суземы. Ну-ко, доберись до нее. Надо железную дорогу тянуть, болота мостами выстилать. «Сама на корню сгнию, а человеку не дамся». Вот какое дерево! А в сырость я прямо глядеть на нее не могу. И так-то жить тошно, а тут еще она слезу точит… Вот осина еще на нервы действует. И все-то она дрожит, все-то дрожит. Больно о себе много думает…

Сверху к нашим ногам упала прошлогодняя шишка. Мы оба подняли головы. Могучие, узловатые, переплетенные друг с другом сучья, и в них, как в колодце, маленькое оконце голубого неба, осиянного солнцем.

– Вот какая сила, Алексей! Не согнешь! – зашептал восхищенно Игорь. – Люблю, когда сосна шумит. Она не то что ель. Та в непогодь как по покойнику воет. А эта… Ноги в земле, голова в космосе, да как затянет свою «дубинушку» – аж землю в дрожь бросает. Вот какое это дерево – сосна, Алексей! Да мы ей в ноги должны поклониться. За службу верную. За то, что на переднем крае всегда. Не хитрит. Не ждет никакой награды!..

Солнце уже припекало, когда мы вернулись в поселок. В утреннем воздухе попахивало горьковатым дымком – значит, опять пожары…

Игорь не захотел тревожить Наташу. Он лег вместе со мной в бане и тотчас же заснул. Заснул крепким сном рабочего человека. А я еще долго лежал с открытыми глазами и думал о своем товарище, о его отце, о соснах…

Собачья гордость

Лет двадцать назад кто не клял районную глубинку, когда надо было выбраться в большой мир!

Северянин клял вдвойне.

Зимой – недельная мука на санях, в стужу, через кромешные ельники, чуть-чуть озаренные далекими мерцающими звездами. В засушливое лето – тоже не лучше. Мелководные, порожистые речонки, перепаханные весенним половодьем, пересыхают. Пароходик, отмахивающий три-четыре километра в час, постоянно садится на мель: дрожит, трется деревянным днищем о песок, до хрипоты кричит на весь район, взывая о помощи. И хорошо, если поблизости деревня, – тогда мужики, сжалившись, рано или поздно сдернут веревками, а если кругом безлюдье… Потому-то северяне больше полагались на собственную тягу. Батог в руки, котомку за плечи – и бредут, стар и млад, лесным бездорожьем, благо и ночлег под каждым кустом, и даровая ягода в приправу к сухарю. Не то сейчас…

Я люблю наши сельские аэродромы. Людно – пассажир валит валом; иной раз торчишь день и два, с бессильной завистью наблюдая за вольным ястребом над пустынной площадкой летного поля: кружит себе, не связанный никакими причудами местного расписания…

А все-таки хорошо! Пахнет лугом и лесом, бормочет река, оживляя в памяти полузабытые сказки детства…

Так-то раз, в ожидании самолета, бродил я по травянистому берегу Пинеги, к которой приткнулся деревенский аэродром. День был теплый, солнечный. Пассажиры, великие в своем терпении, как истые северяне, коротали время по старинке. Кто, растянувшись, дремал в тени под кустом, кто резался в «дурака», кто, расположившись табором, нажимал на анекдоты.

Вдруг меня окликнули. Я повернул голову и увидел человека в белой рубахе с расстегнутым воротом. Он лежал, облокотившись, в траве, под маленьким кустиком ивы, и смотрел на меня какими-то тоскливыми, измученными глазами.

– Не узнаешь?

Человек поднялся, смущенно оправил помятую рубаху. Бледное, не тронутое загаром лицо его было страшно изуродовано; нос раздавлен, свернут в сторону, худые, впалые щеки, кое-где поросшие рыжеватой щетиной, стянуты рубцами…

– Ну как же? Егора Тыркасова забыл…

Бог ты мой! Егор Тыркасов… Да, мне приходилось слышать, что его помяла медведица, но… Просто не верилось, что этот вот худой, облысевший, как-то весь пришибленный человек – тот самый весельчак Егор, первый охотник в районе, которому я отчаянно завидовал в школьные годы.

Жил тогда Егор по одной речке, на глухом выселке, километров за девяносто от ближайшей деревни. Леса по этой речке, пока еще не были вырублены, кишмя кишели зверем и птицей, а сама речка была забита рыбой. Каждую зиму, обычно под Новый год, Егор выезжал из своего логова, как он любил выражаться, в большой свет, то есть в райцентр. Никогда, бывало, не знаешь, когда он нагрянет. Вечер, ночь ли – вдруг грохот под окном: «Ставьте самовар!» – и вслед за тем в белом облаке, заиндевевший, но неизменно улыбающийся Егор. И уезжал он так же неожиданно: загуляет, пропьется в пух и в прах – и поминай как звали. Только уж потом кто-нибудь скажет: «Егора вашего видели, домой попадает».

– Да, брат, – сказал Егор, когда мы уселись под кустом, – с войны вернулся как стеклышко. Хоть бы царапнуло где. А тут медведица – будь она неладна… А все из-за себя, по своей дурости. Подранил – хлопнуть бы еще вторым выстрелом, а мне на ум шалости… Так вот, не играй со зверем! – коротко подытожил Егор, как бы исключая дальнейшие расспросы.

Я понял, что ему до смерти надоело рассказывать каждому встречному все одно и то же, и перевел разговор на нейтральную, но всегда близкую для северянина тему:

– Как со зверем нынче? Есть?

– Есть. Куда девался. Люди бьют. – Егор натянуто усмехнулся: – Для меня-то лес заказан. На замке.

Я понимающе закивал головой.

– Думаешь, из-за медведицы? Нет, после того я еще десяток медведей свалил. Руки-ноги целы, а рожа… Что рожа? На медведя идти – нес девкой целоваться. Нет, парень. – Егор глубоко вздохнул. – Утопыш меня сразил. Так сразил… Хуже медведицы размял… Пес у меня был, Утопышем назывался.

– Лучше бы об этом не вспоминать. Беда моей жизни…

Но в конце концов, повздыхав и поморщившись, Егор уступил моей настойчивости.

– Ты на нашем-то выселке не бывал? Речку не знаешь? Рыбная река – даром что с камня на камень прыгает. Утром встанешь, пока баба то да се, ты уж с рыбой. Ну вот, лет, наверно, семь тому назад иду я как-то вечером вдоль реки – сетки ставил. А осень – темень, ничего не видно, дождь сверху сыплет. Ну, иду – и ладно, в угор надо подыматься, дом рядом… Что за чемор, – Егор, как человек, выросший в лесу, очень деликатно обращался в разговоре с водяным и прочей нечистью, – что за чемор? Плеск какой-то слышу у берега. Щучонок разыгрался или выдра за рыбой гоняется? Ну, для смеха и полоснул дробью. Нет, слышу опять: тяп-тяп. Ладно. Подошел, чиркнул спичкой. На, у самого берега щенок болтается, никак на сушу выбраться не может. А загадка-то, оказывается, простая. У соседа сука щенилась – пятерых принесла. Ну, известно дело: одного, который побойчее, для себя, а остальных в воду. Я уж после это узнал, а тогда сжалился – больно эта коротыга за жизнь цеплялась! Дома, конечно, ноль внимания. Какой же из него пес? Я даже клички-то собачьей ему не дал. Митька-сынишко: «Утопыш» да «Топко», и мы с женой так. Иной раз даже пнешь, когда под ногами путается. И вот так-то – не помню, на охоту, кажись, торопился – занес на него ногу. А он – что бы ты думал? – цоп меня за валенок. Утопыш – и такой норов! Тут я, пожалуй, и разглядел его впервые. Сам маленький – соплей перешибешь, а весь ощетинился, морда оскалена – чистый зверь. И лапа широкая – подушкой, и грудь не по росту.

«Дарья, – говорю это женке-то, – да ведь он настоящий медвежатник будет. Корми ты его хорошенько».

Ну, Дарья свое дело знает. К весне пес вымахал – загляденье! Только ухо одно опало – дробиной тогда хватило. А у меня в ту пору медвежонок приведись – для забавы парню оставил. Сам знаешь, на выселке пять домов – ребенку только и радость, когда отец с охоты придет. Ну вот, вижу как-то, Митька медвежонка дразнит, палкой тычет. У меня голова-то и заработала. Давай псу живую науку на звере показывать. У самого сердце заходится – зверь беззащитный, на привязи, а раз надо – дак надо. И до того я натаскал пса – лютее зверя стал, люди не подходи… Да, этот пес меня озолотил. Десять медведей с ним добыл. Пойду, бывало, в лес – уж если есть зверь, не уйдет. Башкой к тебе или грудиной поставит – вот до чего умный пес был! И еще бы сколько зверя с ним добыл, да сам, дурак, пса загубил…

– Эх, винище все!.. – вдруг яростно выругался Егор. – Баба иной раз скажет: «Что уж, говорит, Егор, ученые люди до всего додумались, к звездам лететь собираются, а такого не придумают, чтобы мужика на водку не тянуло». Понимаешь, поставил я зимой капкан на медведя. Из берлоги пестун вышел, а может, шатун какой. Бывают такие медведи. Жиру летом из-за глиста, верно, не наберут и всю зиму шатаются. Да в том году все не так было: считай, и медведь-то по-настоящему не ложился. Ну, поставил, и ладно. Утром, думаю, пока баба обряжается, сбегаю, проверю капкан. Куда там. Еще с вечера на другую тропу наладился. Вишь ты, вечером соседка с лесопункта приехала. На лесопункте, говорит, вино дают. А лесопункт от нас рукой подать – километров двенадцать. Как услыхал я про вино – шабаш. Места себе не найду. Месяца три, наверно, во рту не было. Баба глаз с меня не спускает – при ней соседка говорила. Знает своего благоверного. Слава Богу, четвертый десяток заламываем. Как бы, думаю, исделать так, чтобы без ругани? И бабу обидеть тоже не хочется. А бес, он голову мутит, всякие хитрости подсказывает: «Что, говорю, женка, брюхо у меня разболелось. Эк урчит – хоть бы до двора добежать». Ну, вышел на крыльцо. Мороз, небо вызвездило. Да я без шапки в одной рубахе и почесал. А баба дома в переживаньях: «С надворья долго нету, заболел, видно». Это она уж после мне рассказывала. Вышла, говорит, на крыльцо: «Егор, Егор!..» А Егор чешет по лесу – только елки мелькают. Ладно, думаю, двенадцать верст не дорога, часа за три обернусь. Ноги-то по морозцу сами несут. Ну, а обратно привезли… Дорвался до винища, нашлись дружки-приятели, день и ночь гулял. Баба на санях приехала, суд навела. Я как выпью – смирнее ягненка делаюсь. Ну, баба в то время и наживается, славно счета предъявляет. А когда тверезый – тут по моим законам. Языком вхолостую поработает, а чтобы до рук дойти – нет. «Я, говорит, пьяного-то, Егор, не тебя бью, а тело твое поганое». Ну, а тогда обработала, я назавтра встал – себя не узнаю. Ино, может, и дружки-приятели подсобили. Ладно, встал – смотрю, а в избе как пусто. Все на месте, а пусто… Дале вспомнил: где у меня Утопыш-то? А так пес завсегда при мне. «Дарья, говорю, где пес-то?»

«За тобой, наверно, ушел. Как сбежал ты со двора, он тут повыл-повыл ночью, а утром пропал».

Тут меня как громом стукнуло. Вспомнил: ведь у меня капкан поставлен! Бегу, сколько есть мочи, а у самого все в глазах мутится. Следов не видать – пороша выпала. Ну, а дальше плохо и помню… Подбежал к капкану, а в капкане заместо зверя мой Утопыш сидит… Вишь ты, ночью-то он хватился меня: нету. Повыл-повыл и побежал разыскивать. А где разыскивать? Собака худа о хозяине не подумает. Разве ей может прийти такая подлость, чтобы хозяина у водки искать? Она труженица вечная и о хозяине так же думает. Ну, а след-то у меня к капкану свежий. Она, конечно, туда… Увидел я пса в капкане, зашатался, упал на снег, завыл. Ползу к нему навстречу… «Ешь, говорю, меня, сукина сына, Топко…»

А он лежит у капкана – нога передняя переломана, промеж зубьев зажата и вся в крови оледенела. А я тебе говорил: пес у меня зверее зверя был, на людей кидался. Баба и та боялась еду давать. Зимой и летом на веревке держал и забыл тебе сказать: я ведь в тот вечер, когда гули-то подкатили, тоже на веревку его посадил. Дак он веревку ту перегрыз, ушел, а капкан, конечно, не перегрыз…

Ну, приполз я к нему. «Загрызай, пес! Сам погубил тебя».

А он, знаешь, что сделал? Руку стал мне лизать… Заплакал я тут. Вижу – и у него из глаз слезы.

«Что, говорю, я наделал-то, друг, с тобой?»

А он и в самом деле первый друг мне был. Сколько раз из беды выручал, от верной смерти спасал! А уж работящий-то! Иной раз расхлебенишься, на охоту не выйдешь – сам за тебя план выполняет. То зайца загонит, то лису ущемит. А то как-то у нас волк овцу утащил. Три дня пропадал. Пришел – вся шкура в клочьях – и меня за штаны: пойдем, обидчик наказан. Вот какой пес у меня был, и такого-то пса я сам загубил. Кабы он на меня тогда зарычал, бросился – все бы не так обидно. Стерпел бы какую угодно боль. А тут собака – и еще слезы надо мной проливает… Видно, она меня умнее, дурака, была – даром что речь не дадена. Уж он бы меня сохранил, до такой беды не допустил. Ну, вынул я его из капкана, поднял на руки, понес… Что – нога зажила, а не собака. Раньше на людей кидался, а тут сидит у крыльца, морду задерет кверху и все о чем-то думает. Я уж и привязывать не стал…

Ну, а у меня заданье – план выполнять надо. Охотник – не по своей воле живу. Что делать? Купил я на стороне заместителя. Ладный песик попался, хоть и не медвежатник. Но белку и боровую дичь брал хорошо, – это я знал. И вот тут-то и вышла история… Привел я нового пса домой, стал собираться в лес. Вышел на крыльцо. «Ну, старина, – говорю это Утопышу-то, – отдыхай. Больше ты находился на охоту».

Молчит, как всегда. Морда кверху задрана. И только я стал уходить с новым псом со двора, он как кинется вслед за мной. У меня все в глазах завертелось. Гляжу, а новый-то песик уж хрипит – горло перекушено… Знаешь, не вынес он – гордый пес был. Как это чужая собака с его хозяином на охоту пойдет? Не знаю, денег мне жалко стало – пятьсот рублей за песика уплатил – или обида взяла, только я ударил Утопыша ногой. Ударил, да и теперь себе простить не могу. Опрокинулся пес, потом встал на ноги, похромыкал от меня прочь. А через две недели подох. Жрать перестал…

Не знаю, может, я жилу какую ему повредил, когда пнул, да не должно быть. Здоровенный пес был – что ему какой-то пинок? Бывало, сколько раз под медведем был, а тут от пинка. Нет. Это, я так думаю, через гордость он свою подох. Не перенес! Видно, он так рассуждал: «Что же ты, сукин сын, меня в капкан словил, да меня же и бьешь? Сам кругом виноватый, а на мне злобу вымещаешь. Ну, так ты меня попомнишь! Попомнишь мою собачью гордость! Навек накажу». И наказал… Как умер, дак я уж больше собаки не заводил. И с охотой распрощался. Без собаки какая охота, а завести другую не могу. Не могу, да и только. Баба ругается: «С ума ты, мужик, сошел. Без охоты чем жить будем?» А я не могу. Да дело дошло до того, что я дома лишился. Выйду на крыльцо, а мне все пес видится. По ночам вой его слышу. Проснусь: воет.

БАРХАТНЫЙ СЕНТЯБРЬ*
В середине августа, перед рождением молодого месяца, вдруг наступили отвратительные погоды, такие так свойственны северному побережью Черного моря. То по целым суткам тяжело лежал над землею и морем густой туман, то с утра до утра шел, не переставая, мелкий, как водяная пыль, дождик, превращавший глинистые дороги и тропинки в сплошную густую грязь, в которой увязали надолго возы и
экипажи.
Часто с северо-запада, со стороны степи, задувал свирепый ураган. От него верхушки деревьев раскачивались, пригибаясь и выпрямляясь, точно волны в бурю, гремели по ночам железные кровли дач, и казалось, будто кто-то бегает по ним в подкованных сапогах. Вздрагивали оконные рамы, хлопали двери, и дико завывало в печных трубах.
Но к началу сентября погода вдруг резко и совсем неожиданно переменилась. Сразу наступили тихие безоблачные дни, такие ясные, солнечные и теплые, каких не было даже в июле. На обсохших сжатых полях, на их колючей желтой щетине заблестела слюдяным блеском осенняя паутина. Успокоившиеся деревья бесшумно и покорно роняли желтые листья. (159)

В ЗИМНЮЮ СТУЖУ*
В зимнем тумане встает холодное тусклое солнце. Спит заснеженный лес. Кажется, все живое замерзло в этой стуже — ни звука, только изредка потрескивают от мороза деревья.
Я выхожу на лесную поляну. За поляной густой старый ельник. Все деревья обвешаны крупными шишками. Шишек так много, что под их тяжестью склонились концы ветвей.
Как тихо! Зимой не услышишь пения птиц. Теперь им не до песен. Многие улетели на юг, а те, что остались, забились в укромные уголки, попрятались от лютого холода.
Вдруг словно весенний ветерок прошумел над застывшим лесом: целая стайка птиц, весело перекликаясь, пронеслась над поляной. Да ведь это клесты — природные северяне! Им не страшны наши морозы.
Клесты облепили вершины елей. Птички ухватились за шишки цепкими коготками и вытаскивали из-под чешуек вкусные семена. Когда хорош урожай шишек, птицам не грозит бескормица зимы.
Утреннее солнце ярко освещало зеленые вершины елей, грозди румяных шишек и веселых пирующих птиц. И мне почудилось, что уже пришла весна. Вот сейчас запахнет талой землей, оживет лес, встречая солнце, защебечут птицы. (165)

ГИБЕЛЬ ДЕРЕВА*
Лошади вынесли коляску Чайковского на поляну. От подножия сосны, согнувшись, как воры, разбегались лесорубы.
Внезапно вся сосна, от корней до вершины, вздрогнула и застонала. Вершина сосны качнулась, дерево начало медленно клониться к дороге и вдруг рухнуло, круша соседние сосны, ломая березы. С тяжким гулом сосна ударилась о землю, затрепетала всей хвоей и замерла.
Проехать было нельзя: вершина сосны загородила дорогу. На хвое еще сохранился блеск, свойственный тем воздушным просторам, где эта хвоя только что дрожала нод ветерком. Толстые сломанные ветки, покрытые прозрачно-желтоватой пленкой, были полны смолы. От ее запаха першило в горле.
Тут же лежали обломленные сосной ветки берез. Чайковский вспомнил, как березы пытались удержать падающую сосну, принять ее на свои гибкие стволы, чтобы смягчить смертельное падение, от которого дрогнула земля.
То справа, то слева, то позади слышался гул падающих стволов. И все так же тупо ухала земля. Птицы метались над порубкой. Даже облака, казалось, ускорили свой бег в равнодушной ко всему небесной синеве.
Чайковского возмутило увиденное, он думал о том, что потомки никогда не простят нам опустошения земли, надругательства над тем, что принадлежит не только нам, но и им. (182)

ГОРЕЧЬ РАЗЛУКИ*
Бим долго бежал, еле-еле переводя дух, пал между рельсами, вытянув все четыре лапы. Надежды не оставалось никакой.
Ах, если бы Биму сейчас несколько глотков воды! Так он не сможет подняться никогда...
Подошла женщина, наклонилась над ним. Сначала она подумала, что Бим мертв, а потом заговорила теплым голосом, внушающим доверие:
— Что с тобой, собачка? Ты что, Черное ухо? За кем же ты так бежал, горемыка?
Безрассудно было гнаться за поездом. Но разве имеет значение разум, когда прощаешься с другом.
Женщина спустилась под откос, принесла в брезентовой рукавице воды, приподняла голову Бима и поднесла воду, смочив ему нос. Бим лизнул. Потом, в бессилии закачав головой, вытянув шею, лизнул еще раз. И стал лакать.
Женщина гладила Бима по спине и рассказывала:
— А я тоже провожала любимых. И отца, и мужа
провожала на войну. Давно это было, но никогда не забуду.
Бим лизал ее грубые руки, покрытые морщинами, слизывая блестящие на солнышке капельки, падающие из глаз. Он узнал вкус слез человека, густо просоленных неизбывным горем.
Бим смотрел ей вслед мутными глазами, потом с усилием приподнялся и, шатаясь, медленно побрел за нею. (179)

ЕСЕНИНСКИЕ МЕСТА*
Несколько лет я прожил в есенинских местах вблизи Оки.
То был огромный мир грусти и тишины, слабого сияния солнца и разбойничьих лесов.
По ним раз в несколько дней прогремит по гнилым гатям телега, да порой в окошке низкой избы лесника мелькнет девичье лицо.
Надо бы остановиться, войти в избу, увидеть сумрак смущенных глаз — и снова ехать дальше в шуме сосен, в дрожании осенних осин, в шорохе крупного песка, сыплющегося в колею. И смотреть на птичьи стаи, что тянутся в небесной мгле над лесом к теплому югу. И сладко тосковать от ощущения своей полной родственности, своей близости этому дремучему краю. Там бьют из болот прозрачные ключи, и невольно кажется, что каждый такой ключ — родник поэзии, и это действительно так.
Зачерпните в жестяную кружку воды из такого родника, сдуйте к краю красноватые листочки брусники и напейтесь воды, дающей молодость, свежесть, вечное очарование родной стороне, и вы уверитесь, что только небольшая доля этой поэзии выражена в стихах таких поэтов, как Есенин. Все же ее несметные богатства еще скрыты и ждут своего часа. (171)

ЖИВЫЕ ЛИСТЬЯ*
На опушке леса я отыскиваю большую кучу сухих осенних листьев, набиваю ими полный мешок и отправляюсь назад домой. Иду не торопясь, любуюсь хорошей погодой, дышу свежим воздухом, вспоминаю забавные охотничьи случаи.
Вдруг слышу: листья в мешке шелестят. Останавливаюсь и говорю самому себе: «Листья как будто живые: так и прут из мешка!»
Смех разбирает. Присаживаюсь на пенек, смотрю, слушаю. И ушам и глазам не верю: листья трещат, словно в них кто ворочается.
Меня начинает разбирать любопытство: что же за удивительная ноша у меня в мешке? Беру его, развязываю и заглядываю внутрь. Ничего не вижу, только слышу, что кто-то громко фыркает да сопит. Отшатываюсь назад, а из мешка выскакивает и быстро удирает от меня еж.
Как же он попал туда?
Известно, что ежи устраивают из листьев гнезда, забираются в них и спят там всю долгую снежную зиму. Вот и этот еж решил сделать себе такую же постель. Натаскал большую кучу сухих листьев, закатался, завернулся в них — и гнездо готово. Но уснуть ему не пришлось: я его потревожил. (167)

ЗА ГРИБАМИ*
Я взял с собой корзинку и пошел в лес за грибами.
На берегу реки врассыпную стояли елочки-малолетки, и сразу же глаз засек светло-желтые пятнышки в зеленой траве. Рыжики! Вот тут уж начинается охота за каждым грибком, а они всюду прячутся: в траве, за кочками, под еловыми ветками. Поднимешь тяжелую ветку, нагнешься — увидишь тесную семейку рыжиков, спрятанных так, что ни белка не углядит, ни простак грибник не усмотрит. Вот и засыпал я дно корзины солнечными рыжиками. Теперь куда идти? Пойду-ка я в сосняк: там, говорят, есть волнушки, но и их надо искать среди бурых папоротников.
Ища грибы, долго и внимательно вглядываешься — глаза устают от напряжения. Чтобы глаза отдохнули, сажусь на пенек, оглядываюсь и сразу замечаю: вон у старой ели растет чудесный белый гриб, а рядом молодые боровички уже продрали хвойную подстилку.
Иду дальше и вижу: под старыми соснами землю чуть-чуть приподняло. Разгребаю землю — нахожу грузди. На старой тропе краснеют подосиновики. (151)

ЗИМНИЙ ЛЕС*
Зимою и летом, осенью и весною хорош русский лес. В тихий зимний день выйдешь в лес на лыжах, дышишь и не надышишься. Глубокие, чистые, лежат под деревьями сугробы. Над лесными тропинками кружевными белыми арками согнулись под тяжестью инея стволы молодых деревьев. Нет-нет да и сорвется такая белая шапка с вершины высокой ели, рассыплется серебристой легкой пылью, и долго колышется освобожденная от тяжести снега еловая зеленая ветка.
Высокие, неподвижные, спят сосны. Синеватые тени их стройных стволов лежат на белых нетронутых сугробах. Тихо в спящем зимнем лесу, но чуткое ухо внимательного человека улавливает живые тонкие звуки. Проказница белка теребит у вершины ели спелую шишку, роняет на снег темные легкие шелушинки, смолистые обгрызенные стерженьки.
Невидимой жизнью полнится зимний лес. От дерева к дереву тянутся легкие следы белок, маленькие следочки лесных мышей и птиц. Только очень внимательный человек может наблюдать жизнь зимнего леса. Нужно уметь ходить тихо и слушать. Только тогда откроется вам вся чудесная красота спящего зимнего леса. (157)

ЗВОНКИЕ ГУСЛИ ЗИМЫ*
Зиму приносит ветер, морозный и снежный. Белая и сверкающая, она входит в царство природы.
Еще вчера тоскливо чернела земля, голые сырые деревья четко вырисовывались на низком небе. И вдруг зима быстро-быстро захлопала крыльями-хлопьями, теряя белый пух, и поднялись в лесу синие сугробы. Всю ночь шила зима кружевные узоры, чтобы одеть серые деревья, коричневые кусты, желтую прошлогоднюю траву в косматую одежду. И утром они уже стояли торжественные и спокойные, белые и сверкающие.
Яркие и нарядные гости у зимы — птицы. Но чья еще зимняя песня может сравниться с неповторимым пересвистом свиристелей? Спокойно сидят они на рябине, серо-розовые, с желтым хохолком, с желтой черточкой на хвосте и ярко-красными пятнами на крыльях. Песню свиристеля в народе называют серебряными гуслями зимы.
Зиму приносит ветер, морозный и снежный. Белая, сверкающая, входит она в царство природы, перебирая серебряные струны гуслей. (136)

ИВОВЫЙ ПИР*
Зацвела ива. К ней со всех сторон собираются гости. Кусты и деревья вокруг голые, серые, а ива среди них как букет, да не простой, а золотой. Каждый ивовый барашек как пуховый желтый цыпленок: сидит и светится. Пальцем тронешь — пожелтеет палец. Щелкнешь — золотой дымок запарит. Понюхаешь — мед. Вот и спешат гости на пир.
Шмель прилетел, неуклюжий, толстый, мохнатый, как медведь. Забасил, заворочался, весь в пыльце измазался.
Прибежали муравьи, поджарые, быстрые, голодные. Набросились на пыльцу, и раздулись у них животы, как бочки. Того и гляди ободки на животах лопнут.
Комарики прилетели, словно крошечные вертолетики, крылышками мельтешат. Жуки какие-то копошатся. Мухи жужжат. Бабочки крылья распластали. Шершень сложил слюдяные крылья, полосатый, злой и голодный, как тигр.
Все гудят и торопятся: зазеленеет ива — пиру конец.
Зазеленеет, потеряется среди других зеленых кустов.
Поди-ка тогда ее найди! А сейчас она как букет, да не простой, а золотой. (142)

ЛЕСНОЙ ВРАЧ*
Мы бродили по лесу и наблюдали жизнь птиц. Вдруг на той стороне, где у нас было намечено для наблюдения дерево, мы услышали звук пилы. Там, как нам объяснили, заготовляли дрова из сухостойного леса. Обеспокоенные за судьбу нашего дерева, мы поспешили на звук пилы, но было уже поздно: наша осина лежала, и вокруг ее пня было много пустых еловых шишек. Это все дятел отшелушил за долгую зиму. Около пня, на срезанной осине, отдыхали два паренька-носильщика. Когда мы спросили, зачем они спилили совсем свежее дерево, ребята ответили: «Дятел дырки наделал. Мы поглядели и спилили». Стали все вместе осматривать дерево. Оно было совсем свежее, и только на небольшом пространстве внутри ствола прошел червяк. Дятел, очевидно, выслушал осину, как врач, и приступил к операции. Захватив червяка, он вытащил его и этим спас осину.
«Видите, — сказали мы ребятам, — дятел — это лесной врач, он спас осину, и она бы жила, а вы ее срезали». (150)

НА ИСХОДЕ ЛЕТА*
Все доцветало вокруг. Миллионы листьев, стеблей, веток и венчиков преграждали дорогу на каждом шагу, и мы терялись перед этим натиском растительности, останавливались и дышали до боли в легких терпким воздухом столетней сосны. Под деревьями лежали слои сухих шишек. В них нога тонула по косточку.
Иногда ветер пробегал по реке с низовьев, из лесистых пространств, оттуда, где горело в осеннем небе спокойное и еще жаркое солнце. Сердце замирало от мысли, что там, куда струится эта река, почти на двести километров только лес, лес и нет никакого жилья. Лишь кое-где на берегах стоят шалаши смолокуров и тянет по лесу сладковатым дымком тлеющего смолья.
Но удивительнее всего в этих местах был воздух, нем была полная и совершенная чистота. Эта чистота придавала особую резкость, даже блеск всему, что было окружено этим воздухом. Каждая сухая ветка сосны была видна среди темной хвои очень далеко. Она была как бы выкована из заржавленного железа. Далеко было видно каждую нитку паутины, зеленую шишку в вышине, стебель травы. (163)

НЕОБЫЧАЙНЫЙ СВЕТ*
Поставив на ночь с полдесятка удочек над берегом лесного озера, я надел плащ и устало лег на моховой коврик возле отрухлевшего пня. Высокий причудливый пень почти сплошь оброс молодыми опенками.
День угасал. В теплых сумерках догорала заря.
После неблизкого пути спалось крепко-крепко. Но в полночь меня разбудил громовой раскат. Изредка рассекаемая жгутами ветвистых молний, плыла стороной туча, скатываясь куда-то на запад.
Откинув капюшон, я поднял голову и тут же окаменел, затаив дыхание. В непроглядной тьме прямо передо мной, сияя голубовато-белым фосфорическим светом, возвышался какой-то миниатюрный волшебный замок.
«Да это ведь пень светится!» — догадался я. Зрелище неописуемое. Вокруг пня такая светлынь, хоть книжку читай. Отчетливо видны каждый сухой стебелек, каждая травинка. От верхушки до основания он как бы тлел то ярко-сияющими, то тускло-серебристыми пятнами. Холодный, слегка разбавленный небесной лазурью свет излучал не только старый коряжистый пень, но и облепившие его опята. Их толстенькие, в мохнатых манжетах чешуйчатые корешки будто насквозь были пронизаны неугасимым свечением. А темные, отчетливо очерченные силуэты затейливо сплетались в узорные кружева. (165)

ОСЕННИЙ СВЕТ*
Лес встречает таким обилием света и красок, что сразу же вспоминается картинная галерея. Свет струится отовсюду: и с мраморных облаков, и с земли, усыпанной листьями, и с ослепительных березовых стволов, напоминающих резную слоновую кость.
Лес выводит в поле, за ним утесом встают корабельные сосны, а влево и вправо тянется молодой березник, как бы облитый медом. Из-за облаков показывается солнце, осенний свет достигает предельной яркости, которая благодаря своей мягкости не только не слепит, а радует и успокаивает глаз.
Ветра по-прежнему нет, и в этой тишине с особенной сочностью слышится звук как бы откупориваемой бутылки. Взглядываю вверх: там цокает белочка, тоже будто залюбовавшаяся с вершины елки осенней красотой. Белочка уже оделась в зимнюю шубку, которая даже издали дает ощущение тепла. Слегка покачиваю елку, и лесная акробатка, ловко распластавшись в воздухе, перебирается на березу. Зацепившись одной лапкой за сук, начинает неторопливо раскачиваться, ссыпая вниз блеклые листья. (145)

ОСЕНЬ НА ПОЛЕСЬЕ*
Осень на Полесье особенно хороша. Лиственный лес в эту пору полон волшебных желто-красных тонов. Деревья стоят, словно тронутые ржавчиной, окрашенные золотом и багрянцем. Они будто блестят сказочно-чудесным сиянием волшебных расцветок.
Вот пламенеет весь охваченный пожаром пятиметровый широколистный клен. Чуть уловимо колышет лимонно-желтыми листьями стройный тополь. Немного пониже его кроны виднеется куст молодого бересклета. А рядом семья тоненьких березок полыхает сквозным и трепетным огнем. В зарослях орешника кое-где притаились спелые темно-коричневые орехи. На диких грушах полно плодов. Время от времени они срываются с веток и с тихим шорохом падают к подножию стволов. На колючих длинных плетях ежевики тоже еще сохранились ягоды. Черные, переспевшие, они так и тают во рту. А вот на терновнике ягоды только дозревают. Их глянцевито-сизая поверхность словно покрыта налетом инея. Кусты шиповника так же нарядны, как и в пору цветения. Только теперь они густо-густо окрашены ярко-красными плодами.
Каждое дерево, каждый куст по-своему отмечены прикосновением осени. (150)

ПЕРЕЛЕТ ПТИЦ*
Тысячи тысяч птиц большими и малыми стаями тянулись к югу. Некоторые шли в обратном направлении, другие — наискось в сторону. Вереницы их то подымались кверху, то опускались вниз. Выше всех были орлы. Распластав свои могучие крылья, они парили, описывая большие круги. Ниже их, но все же высоко над землей летели гуси. Эти осторожные птицы шли правильными косяками и, тяжело, вразброд махая крыльями, оглашали воздух своими сильными криками. Рядом с ними летели казарки и лебеди. Внизу, ближе к земле, с шумом неслись торопливые утки. Там и сям в воздухе виднелись канюки и пустельги. Эти представители соколов описывали красивые круги, подолгу останавливались на одном месте и, трепеща крыльями, зорко высматривали на земле добычу. Порой они отлетали в сторону, опять описывали круги и вдруг, сложив крылья, стремглав бросались книзу, но, едва коснувшись травы, снова быстро взмывали вверх. Остроклювые крохали1 на лету посматривали по сторонам, точно выискивали место, где бы им можно было остановиться. И вся эта масса птиц неслась к югу. (159)

СТРАННАЯ ОСЕНЬ*
Была тогда странная осень.
Золото, которое давно должно было охватить лес, отчего-то запоздало — ни золотинки не виднелось в березняках, ни красной крапинки в осинах. Сами березовые листья как-то неправильно и стыдливо шевелились под ветром. Им неловко было, что они еще такие зеленые, такие молодые, а давно уж должны были озолотеть.
Я шел вдоль болотистого ручья, медленно постигая берега его.
Я ждал уток, и они взлетали порой, и первым подымался селезень, а следом — утка, и только потом, в небе, они перестраивались иначе: первой шла утка, а за нею — селезень. Впрочем, осенью всегда трудно разобрать, где утка, где селезень, не видно было немыслимо-зеленой весенней селезневой головы, только по взлету и полету можно было догадаться, где кто.
Странная была тогда осень. Утки отчего-то разбивались на пары, а надо было им собираться в стаи и
улетать на юг.
Утки, разбившиеся на пары, и листья, которые не желали золотеть, изо всех сил затягивали лето. (151)

ШОРОХ ЛИСТОПАДА*
Часто осенью я пристально следил за опадающими листьями, чтобы поймать ту незаметную долю секунды, когда лист отделяется от ветки и начинает падать на землю, но мне это долго не удавалось. Я читал в старых книгах о том, как шуршат падающие листья, но я никогда не слышал этого звука. Шорох листьев в воздухе казался мне таким же неправдоподобным, как рассказы о том, что весной слышно, как
прорастает трава.
Оказывается, нужно было время, чтобы слух, отупевший от скрежета городских улиц, мог отдохнуть и уловить чистые и точные звуки осенней земли.
Бывают осенние ночи, оглохшие и немые, когда безветрие стоит над черным лесистым краем и только колотушка сторожа доносится с деревенской околицы.
Была такая ночь. Фонарь освещал колодец, старый клен под забором.
Я посмотрел на клен и увидел, как осторожно и медленно отделился от ветки красный лист, вздрогнул, на одно мгновение остановился в воздухе и косо начал падать к моим ногам, чуть шелестя и качаясь. Впервые я услыхал шелест падающего листа — неясный звук, похожий на детский шепот. (166)

ОСЕННИЕ ВОСПОМИНАНИЯ*
Вспоминается мне ранняя погожая осень.
Воздух так чист, точно его совсем нет. В поредевшем саду далеко видна дорога к большому шалашу, усыпанная соломой. Около шалаша вечером греется самовар, и по саду, между деревьями, расстилается длинной полосой голубоватый дым.
Надышавшись на гумне ржаным ароматом новой соломы и мякины, бодро идешь домой к ужину.
Темнеет. В саду горит костер, и крепко тянет душистым дымом вишневых сучьев. Пылает багровое пламя, окруженное мраком, и чьи-то черные, точно вырезанные из черного дерева, силуэты двигаются вокруг костра, меж тем как гигантские тени от них ходят по яблоням. То по всему дереву ляжет черная рука в несколько аршин, то четко нарисуются две ноги. Вдруг все это скользнет с яблони — и тень упадет по всей аллее.
Поздней ночью, шурша по сухой листве, как слепой, доберешься до шалаша. Там на поляне немного светлее, а над головой белеет Млечный Путь. Долго глядишь в темно-синюю глубину неба, переполненную созвездиями. Потом встрепенешься и, пряча руки в рукава, быстро побежишь по аллее к дому. Как холодно, росисто и как хорошо жить на свете! (172)

ПОСЛЕДНИЕ ГРИБЫ*
Я углубился в лес, вырезал палку с вилочкой на конце и принялся разыскивать грибные места.
Найти грибы в пестрой мозаике из опавших листьев — дело нелегкое. Да и есть ли они в такую позднюю пору? Я долго бродил по гулкому опустевшему лесу, ворошил под кустами рогатиной, радостно протягивал руку к показавшейся красноватой грибной шапочке, но она тотчас таинственно исчезала, а вместо нее лишь краснели осиновые листья. На дне моего кузовка перекатывались всего три-четыре поздние сыроежки с темно-лиловыми широкополыми шляпками.
Только к полудню я набрел на старую порубку, заросшую травами и древесной порослью, среди которой то здесь, то там чернели пни. На одном из них я обнаружил веселую семейку тонконогих опят. Они толпились между двух узловатых корневищ, совсем как озорные ребятишки, выбежавшие погреться на завалинке. Я осторожно срезал их все сразу, не разъединяя, и положил в кузовок. Потом нашел еще такой же счастливый пень и вскоре пожалел, что не взял с собой корзины попросторней. (154)

ЛЕСНОЙ ШУМ*
Стало совсем светло. Старый лес шумел ровно, неумолчно. Только птичья возня, стук дятла, веселое цвиканье стрелявших меж ветвей желтеньких синиц да жадный сухой кряк соек разнообразили этот тягучий, тревожный и грустный, мягкими волнами перекатывающийся шум.
Сорока, чистившая на ветке ольховника черный острый клюв, вдруг повернула голову набок, прислушалась, присела, готовая сорваться и улететь. Тревожно хрустели сучья. Кто-то большой, сильный шел сквозь лес, не разбирая дороги. Затрещали кусты, заметались вершины маленьких сосенок, заскрипел, оседая, наст. Сорока вскрикнула и, распустив хвост, похожий на оперение стрелы, по прямой полетела прочь.
Из припудренной утренним инеем хвои высунулась длинная бурая морда, увенчанная тяжелыми ветвистыми рогами. Испуганные глаза осмотрели огромную поляну. Розовые замшевые ноздри, извергавшие горячий парок встревоженного дыхания, судорожно задвигались.
Старый лось застыл в сосняке, как изваяние. Лишь клочковатая шкура нервно передергивалась на спине. Настороженные уши ловили каждый звук, и слух его был так остер, что слышал зверь, как короед точит древесину сосны. Но даже и эти чуткие уши не слышали в лесу ничего, кроме птичьей трескотни, стука дятла и ровного звона сосновых вершин. (171)

СЛЕДЫ*
Лисий след — аккуратная, словно на швейной машинке простроченная цепочка углублений в снегу. Однажды утром, пробегая на лыжах опушкой леса, увидел я эту строчку и решил ее проследить. По лыжне бежится легко. Слух у охотницы превосходный. Услышав под снегом возню мышей, лиса резко прыгнула в сторону и, проскочив метров пятнадцать, начала рыть глубокий снег.
Но вот след с лыжни потянулся к берегу речки. Я замер, наблюдая, есть ли знакомая строчка на другом берегу. Следов не было. Значит, легла лисица, уставшая гоняться за мышами, поспать под обрывом на солнышке. Тихо, убрав под мышки лыжные палки, приблизился я к обрыву. И вижу: между кустами ольхи и обрывом, оголявшим речной берег, лежит рыжий зверь, которого я без труда выследил. Сладко спит, беспечно накрывшись пушистым хвостом. Я стоял над ней минуты две-три, потом любопытства ради хлопнул в ладоши. Пружиной лиса подпрыгнула вверх, на обрыв, и понеслась через речку, на другой берег, в рыжие бурьяны.
Все живое оставляет на снегу след: мышь, птица, ""белка, малютка ласка, лось, кабан...
Следы зимой — большая белая книга, рассказывающая о непрекращающейся жизни. (172)

МОЛОДАЯ ПОРОСЛЬ*
По берегам реки жались друг к другу кусты смородины, вербы, ольхи и лесная малина; зеленая, сочная осока зашла в самую воду, где блестела и гнулась под напором речной струи, как живая. Кое-где догнивали торчавшие из земли бревна, а из-под них вылезали молодые побеги жимолости; тут же качались розовые стрелки иван-чая и пестрели болотные желтые цветы. Около старых пней, как дорогое кружево, лепился своими желтыми шапками душистый лабазник1. У самого леса вытянулся целый островок молодого осинника, переливаясь на солнце своей вечно подвижной, металлической листвой, а дальше зеленой стеной поднимался березняк и по течению речки уходил из глаз. Но всего красивее были молодые ели и березки, которые росли по отвалам и свалкам: они походили на гурьбу детей, со всего размаха выбежавших на крутизну и отсюда любовавшихся всем, что было ниже. Казалось, что эта лесная молодежь лукаво шепталась между собой, счастливая солнечным днем и тем, что дает только полная сил молодость. (150)

СОСНА*
В бору и на песках, на скалах и над оврагами — всюду непременно встретишь сосну. Это стройная красавица с красноватым стволом и темно-зеленой хвоей. Сосна — лесной пионер и считается завоевателем новых земель, так как произрастает на самой различной почве: и на песчаниках, и на суглинках.
С колючим молодняком тоже не бывает никаких забот: сосенки быстро растут и за год увеличиваются на тридцать — пятьдесят сантиметров. Бесчисленные погодные неожиданности: морозы, влага, засухи — не страшны им и не опасны. У них крепкие корни и устойчивый ствол — вот что определяет их выносливость и нетребовательность к условиям жизни.
Человек часто использует сосну в своих целях: он сажает ее, чтобы оказать сопротивление вредным природным явлениям. Возникла необходимость задержать снег вдоль железных дорог — сажают сосну. Нужно воспрепятствовать зыбучим пескам в их распространении по пустыне — снова вспоминают о сосне. Под сенью сосен не высыхают и не мелеют реки, и этот факт позволяет сформулировать еще одно достоинство сосны: она является хранительницей вод. (153)

РЯБИНА*
Каждому дереву — своя цена. Нанесет ветерком, и за версту услышишь, как цветет липа. Незримая река медового аромата льется из нее по яркому июльскому разнотравью. В тихую погоду несметное количество пчел слетается сюда на работу. Старое дерево, посветлев от цветения, гудит, шумит пчелами, мелькающими среди цветов и листьев. С одной липы больше собирается меда, чем с гектара цветущей гречихи.
От цвета черемухи нет подобного проку, но цветет она рано, в пору весеннего пробуждения и буйства всех земных сил и соков.
Но отцветают черемуха и сирень, жухнут травы, желтеют листья. Кто заметит в сентябре ту же черемуху, кто обратит внимание на куст жасмина, кто заглядится на голые заросли шиповника?
Но есть иное дерево. Мы, пожалуй, не замечаем его весной, оно не бросается в глаза в июле.
Чем ближе осень, тем заметнее и ярче становится это дерево, и, когда совсем обеднеет земля и нечем ей будет порадовать глаз человека, вспыхнут среди долины яркие костры рябины, и люди сложат об этом дереве лучшие свои лирические песни. (163)

ЛЕС ШУМИТ*
Лес шумел...
В этом лесу всегда стоял шум — ровный, протяжный, как отголосок дальнего звона, спокойный и смутный, как тихая песня без слов, как неясное воспоминание о прошедшем. В нем всегда стоял шум, потому что это был старый, дремучий бор, которого не касались еще пила и топор лесного барышника. Высокие столетние сосны с красными могучими стволами стояли хмурою ратью, плотно сомкнувшись вверху зелеными вершинами. Внизу было тихо, пахло смолой; сквозь полог сосновых игл, которыми была усыпана почва, пробились яркие папоротники, пышно раскинувшиеся причудливой бахромой и стоявшие недвижимо, не шелохнув листом. В сырых уголках тянулись высокими стеблями зеленые травы; белая кашка склонялась отяжелевшими головками как будто в тихой истоме. А вверху без конца и перерыва тянул лесной шум, точно смутные вздохи старого бора.
Но теперь эти вздохи становились все глубже, сильнее. Я ехал лесною тропою, и хотя неба мне не было видно, но по тому, как хмурился лес, я чувствовал, что над ним тихо подымается тяжелая туча. К вечеру собиралась гроза. (161)

В ЛЕСУ*
Вечерняя заря еще не погасла. Далеко на горизонте чернела зубчатая гряда леса. И над этой грядой то тут, то там поднимались багряные сосны, косматые, похожие на вздыбленных сказочных медведей.
Под ногами похрустывают сухие сучки. Лопочут, хлопая прохладной листвой по разгоряченному лицу, беспокойные, не знающие и ночью отдыха осинки.
Мы стоим на опушке осинника, и перед нами простирается громадная равнина, ощетинившаяся молодым сосняком. В воздухе знойно и остро пахнет сосновой смолой.
Вдали, на западе, равнина вползла на пологий холм, и казалось, что оттуда на нас накатывается широкая морская волна. И сами сосенки, то иссиня-черные, то сизые до седины, то золотисто-багряные, со светлыми каплями смолы, напоминали нарядную пятнистую шкуру.
Вдруг справа от нас — это всегда бывает вдруг — вспорхнул рябчик и низко-низко, журча, как пропеллер, крылышками, потянул в еловую глушь.
Над головой таинственное, притушенное серенькой дымкой небо, под ногами мягко пружинит мох. Вот тут мы и располагаемся на ночлег. (148)

ЕЛЬ И СОСНА*
Лет двести тому назад ветер-сеятель принес два семечка в Блудово болото: семя сосны и семя ели. Оба семечка легли в одну ямку возле большого плоского камня. С тех пор уже лет, может быть, двести эти ель и сосна вместе растут. Их корни с малолетства сплелись, их стволы тянулись вверх рядом к свету, стараясь обогнать друг друга. Деревья разных пород боролись между собой корнями за питание, сучьями — за воздух и свет. Поднимаясь все выше, толстея стволами, они впивались сухими сучьями в живые стволы и местами насквозь прокололи друг друга.
Злой ветер, устроив деревьям такую несчастную жизнь, прилетал сюда иногда покачать их. И тогда деревья так стонали и выли на все Блудово болото, как живые существа, что лисичка, свернувшаяся на моховой кочке в клубочек, поднимала вверх свою острую мордочку. До того близок был живым существам этот стон и вой сосны и ели, что одичавшая собака, услыхав его, выла от тоски по человеку, а волк выл от неизбывной1 злобы к нему. (162)

ЖИВИТЕЛЬНАЯ СВЕЖЕСТЬ*
В отлогих, почти горизонтальных лучах утреннего солнца загораются капли росы. Одни капли мерцают глубокой зеленью, другие — чисто кровавого цвета, третьи — матово светятся изнутри, четвертые — молочно-голубые, пятые — белые, просвеченные огненной искоркой. Это разноцветное горение сочетается с синевой, желтизной, розовостью, лиловостью и белизной луговых цветов. Луговые цветы кидают свои цветные тени, свою синеву или желтизну на ближайшие капельки хрустальной влаги и заставляют их быть то синими, то желтыми. В слегка мохнатых, шершавых листиках травы накапливается роса и покоится в них, светлая и холодная, округлыми упругими каплями так, что можно выпить и ощутить вкус земной живительной свежести.
Человек, идя ранним утром по росистому цветущему лугу, оставляет видимый след. Он, может быть, далее не обращает внимания на синюю или розовую росу или не замечает, как в крохотной росинке виднеются еще более крохотные, отраженные солнцем ромашки. Но общее состояние в природе тотчас передается человеку. (141)

О МУЗЫКЕ ЖИВОЙ ПРИРОДЫ*
Я родился и вырос в могучих кавказских лесах. Там впервые я услышал чудесную музыку живой природы. Ее пели ночные грозы, снежные обвалы, гремящие реки, ветры, птицы, а осенью олени. На всю
жизнь врезалась она в память. С тех пор много раз слышал я ее по сибирским лесам, и всегда вспоминались кавказские чинары и детство, беспечное милое детство, не обманувшее меня своей мечтой. И сегодня в тайге та же музыка, только весенняя, первозданная, зовущая.
Идем дремучим лесом. Под ногами еле заметный пунктир забытой, нехоженой тропки.
Куда ни посмотришь — колонны великолепных лиственниц, подпирающих свод из сквозных крон. Они свободно следят за нами с высоты. Только иногда мелькнет белизною березка или мрачной тенью встанет перед тобою ель. Тут все таинственно, непостижимо, а ты шагаешь все дальше и дальше, оглушенный черемуховым духом. И не можешь понять, отчего в лесу так легко, отчего и шаги, и шелест прошлогодней травы, и пугливый взлет птиц кажутся
музыкой. Так бы и шел вечно. (159)

БУРУНДУК*
Бурундук — это пестрая земляная белка. Я обернулся и увидел, как этот привлекательный зверек проворно и бесшумно бегает по сучьям, взбегает на деревья, спускается опять и прячется в траве.
Я присмотрелся и заметил, что бурундук все время возвращается на прежнее место и каждый раз что-то уносит с собой. Набьет защечные мешки и исчезнет с поверхности земли, а потом опять появляется, и рот его уже оказывается пустым. Я этим очень заинтересовался и стал постепенно приближаться к удивительному зверьку. Я обнаружил, что на куче хвороста лежат припасы: сухие грибы, корешки и орехи. Но ведь была весна, и грибы и орехи еще не уродились. Так откуда же они взялись?
Я долго размышлял об этом происшествии, придумывал разные объяснения и наконец догадался. Один знакомый охотник мне рассказывал, что бурундуки делают большие запасы продовольствия и не успевают их съесть за одну зиму. Они понимают, что продукты могут испортиться, и время от времени выносят их из норки и проветривают, а потом затаскивают обратно в свое жилище. (160)

ДОЖДЬ*
Сумерки сгустились настолько, что, кроме темных силуэтов домов, разглядеть что-либо на расстоянии было почти невозможно. Прошумел в листьях свежий ветерок, пронесся и затих.
Первые капли дождя, редкие и тяжелые, как горошины, застучали по крышам. Молния огненным
зигзагом сверкнула невдалеке, и гроза началась. Раздирая черную громаду неба, молнии на мгновение озаряли окрестность, и снова все погружалось во мрак, и гром внушительно встряхивал землю.
Дождь полил сплошной стеной, словно на небе у какого-то колоссального сосуда отвалилось дно, и потоки воды низверглись на землю.
Молнии блистали одна за одной, и где-то совсем над головой оглушающе гремело и грохотало. Казалось, разгулу стихии не будет конца. Однако ливень затих так же внезапно, как и начался. Гроза переместилась немного южнее, впрочем, на небе не было ни единой звездочки, и тихий обложной дождик не переставал.
Отдаленные молнии полыхали чуть реже, каждый раз выхватывая на мгновение из мрака темные от дождя домики.
Когда в тучах обозначился просвет, можно было разглядеть на улице людей, спешащих к своим домам. (160)

КАПЛЯ*
Это нужно видеть, когда на рассвете капля дождя, величественная и прекрасная, опускается на деревянную звучную крышу. Она летит оттуда, где все клубится. Сонная, только что появившаяся на свет, эта капля летит, как очарованная птица, робея взглянуть на мир и ожидая чуда. Капля опускается медленно, и ветер покачивает ее, колышет, как весенний лист, и несет бережно. Отсвет солнца сквозь тусклую полоску на горизонте скользнул под тучу и подставил ей свою огненную ладонь. Он качает на ней это прозрачное существо, которое горит и переливается. Оно невинно и послушно всему, что к нему прикоснется. Вот капля превратилась в струйку, колышущуюся на лету, как робкое, но неминуемое мгновение судьбы. Вот она плющится, потом растекается, и на краях ее вспыхивают крошечные светящиеся фонтаны наподобие стеклянных ночных фиалок, грустные и ароматные. Они живут лишь долю мгновения и навсегда исчезают. Так что тот, кто их видел, едва ли сам успеет улыбнуться. И только ровный гороховый грохот рокочет по крыше, разгоняемый ветром и ранними раскатами утренней порывистой грозы. (161)

НА БЕРЕГУ*
Море, овеваемое знойным ветром, мелко дрожит и блестит прозрачной рябью, переливающейся солнечными бликами. В раскаленном от жары воздухе раздается веселый говор волн, слегка плещущихся у пологого берега. Песок удаляющейся вправо косы весь залит солнцем, улыбающимся с голубого неба, И блеск солнца, и звон степных насекомых сливаются в одну яркую картину наполненного радостью летнего дня. Солнце счастливо и блистает гордо и прекрасно, и море, озаренное солнечным светом и теплом, ликует и трепещет.
В песок косы, усеянный рыбьей чешуей, воткнуты колья, и на их концах, остро заточенных кверху, висят бросающие паутину теней сети. Соприкасающиеся боками лодки стоят на песке в ряд, и волны, лижущие берег, точно манят их к себе. Весла, и корзины, и бочки беспорядочно валяются на косе и возле шалаша, сплетенного из прутьев ивы, растущей на берегу. Перед самым входом в шалаш воткнут
шест, и на конце его торчит развевающаяся и трепещущая на ветру тряпка. (147}

РЫБАЛКА НА ГОРНОЙ РЕЧКЕ*
Мы долго выбирали место и наконец решили остановиться на этом небольшом равнинном участке, прогреваемом нежарким в это время солнцем. Справа, на лесистом склоне горы, кое-где отсвечивали золотом кроны деревьев. Внизу трава еще зеленая, как будто молодая, но вода меж голубоватых камней приобретает темный цвет и кажется стеклянной. Мы сидим и смотрим на синеву тихой заводи.
Рядом с нами лежат пока еще не разобранные удочки и пол-литровая банка с наживкой.
Немного повыше вода бурлит, пытаясь растечься вширь, но, стесненная каменными берегами, устремляется вперед, обрызгивая прибрежные камни. Едва я опустил удочку в самое отчаянное клокотание, как почувствовал, что меня что-то тянет вниз. И вот из потока, извиваясь на крючке, выскочила серебряная рыбина. Особенно волнующим и поистине красивым было сочетание летящей волны и напряженной лески, когда гневным рывком сопротивляется пойманная форель. Это чувство не передашь словами.
Улов был неожиданно богатым, и мы, обрадованные, возвращались домой в прекрасном настроении. После такой рыбалки ощущаешь прилив бодрости. (755)

ЛЕСНОЕ ОЗЕРО*
За придорожным кустарником поднимался смешанный лес. С левой стороны время от времени таинственно поблескивала черная вода. Мы ждали только тропинки, чтобы устремиться по ней в глубину леса и узнать, что там. И вот тропинка попалась.
Не успели мы сделать по ней двухсот шагов, как заливистое злое тявканье собачонки остановило нас. Невдалеке стояла изба лесника.
Лесник пригласил нас в дом и хотел распорядиться насчет стола. Но мы сказали, что нам ничего не нужно и что мы свернули с большой дороги единственно затем, чтобы узнать, что за вода блестит между деревьями.
Вода началась шагах в пятидесяти от порога, но гораздо ниже его, так как дом стоял на бугре. Узкая лодка, на которую мы сели, была настолько легкая, что под тяжестью четырех человек погрузилась в воду по самые края. Необыкновенной красоты озеро окружило нас. Темно-зеленые дубы и липы, которыми плотно заросли озерные берега, четко отражались в неподвижной воде. Редкие и ясные, словно звезды, покоились на воде прохладные цветы белых лилий. Так резко оттенялся каждый цветок чернотой озерного зеркала, что мы потом замечали его обыкновенно за двести, за триста метров. (178)

ГОЛУБАЯ ЖЕМЧУЖИНА СИБИРИ*
Узким голубым серпом, заброшенным в горы Восточной Сибири, выглядит на географической карте одно из удивительных чудес не только России, но и всего земного шара — озеро Байкал.
Много песен и легенд сложил о нем народ. Оно плещется в каменной котловине, окруженной поросшими тайгой горными хребтами. Озеро простирается с северо-востока на юго-запад на расстояние, равное расстоянию между Москвой и Санкт-Петербургом.
Байкал — поистине уникальное озеро. Его побережье и окружающие горы со своеобразным микро-
климатом, а также само озеро с богатыми запасами чистой пресной воды — бесценный дар природы.
Вы, конечно, знаете, что Байкал — самое глубокое озеро нашей планеты. Здесь содержится двадцать процентов запасов пресной воды на земном шаре. Представьте себе: в байкальской чаше может поместиться вся вода Балтийского моря, хотя его площадь больше площади озера приблизительно в десять раз. Не существует на земном шаре озера, вода в котором прозрачнее байкальской. К тому же озерная вода очень приятна на вкус.
Установлено, что ежегодно берега озера раздвигаются в среднем на два сантиметра, а его площадь увеличивается на три гектара. (165)

МОРЕ*
Море смеялось.
Под легким дуновением знойного ветра оно вздрагивало и, покрываясь мелкой рябью, ослепительно ярко отражавшей солнце, улыбалось голубому небу тысячами серебряных улыбок. В глубоком пространстве между морем и небом носился веселый плеск волн, взбегавших одна за другою на пологий берег песчаной косы. Этот звук и блеск солнца, тысячекратно отраженного рябью моря, гармонично сливались в непрерывное движение, полное живой радости. Солнце было счастливо тем, что светило; море — тем, что отражало его ликующий свет.
Ветер ласково гладил атласную грудь моря; солнце грело ее своими горячими лучами, и море, дремотно вздыхая под нежной силой этих ласк, насыщало жаркий воздух соленым ароматом испарений. Зеленоватые волны, взбегая на желтый песок, сбрасывали на него белую пену, она с тихим звуком таяла на горячем песке, увлажняя его.
Узкая, длинная коса походила на огромную башню, упавшую с берега в море. Вонзаясь острым шпилем в безграничную пустыню играющей солнцем воды, она теряла свое основание вдали, где знойная мгла скрывала землю. (153)

У СИНЕГО МОРЯ*
Утром, на рассвете, мы остановились в двух километрах от берега, темнеющего группою деревянных построек. Лиловые горы были покрыты туманом. Восходившее солнце золотом отливало на стальной поверхности моря. Длинная вереница черных птиц, вытягиваясь в ниточку и извиваясь, пролетала над пламенеющей линией горизонта.
— Смотрите, смотрите! — воскликнул восторженный спутник. — Это летят дикие утки!
Как бы утверждая наши охотничьи надежды, в утренней тишине слышалось глухое бабаханье выстрелов: мы въезжали в заветный охотничий край.
Вечером мы сидели у местного лесничего. Гостеприимный хозяин потчевал нас великолепным чаем, занимательно рассказывал о богатствах, обилии и охотничьих чудесах далекого края, о замечательных свойствах и особенностях его природы, о редкостных породах деревьев.
Нас, охотников, имевших терпение тащить на себе пудовый груз дроби и патронов, больше всего интересовали охотничьи богатства края.
— Поохотиться у нас можно, — улыбаясь, сказал лесничий. — Вот посмотрите...
Мы поглядели в окно. Там, на посыпанной песком узкой дорожке, покачивая длинными носами, гуськом бежали два вальдшнепа, окраскою своих спинок сливавшиеся с тоном дорожки и окаймляющей ее жухлой жесткой травой. (162)

В СТЕПИ*
Воздух в беспредельно расстилающейся степи все больше и больше застывал от зноя и тишины, и природа цепенела в молчании. Но вот солнце стало спускаться к западу, и из-за холма неожиданно показалось облако. Оно как бы переглянулось со степью и нахмурилось.
Вдруг в стоячем воздухе что-то прорвалось, сильно рванул ветер и с шумом и свистом закрутил по степи. Тотчас же на дороге спиралью закрутилась пыль, и черный вертящийся столб поднялся к небу и затуманил солнце.
За холмами скапливались плотные массы туч, глухо прогремел гром, и подуло свежестью. Казалось, вот-вот брызнет дождь. Но какая-то невидимая сила сковала воздух, уложила пыль, и опять наступила тишина. Тучи растаяли, отодвинулись, но солнца еще не было видно. Наконец и оно выглянуло из-за ближней рощи и осветило всю окрестность. Все засверкало, засияло вокруг: и кусты, и травы, и цветы. (134)

КАРАКУМЫ*
Самолет приземлился на ровную горячую, как сковорода, глиняную площадку. Заглянув в лицо пустыми, я долго не мог прийти в себя. Знакомая с детства по картинам и книгам, ставшая в воображении почти одушевленной, она теперь держала меня в своих далеко не ласковых объятиях.
Захватывающая дух жара, взбитая ветром пыль, полинявшее небо, верблюд с равнодушной мордой все это картины пустыни. На минуту показалось, что нет на земле ни больших городов, ни лесов, ни могу чих рек и бездонных озер, а есть только горячий ветер и барханы.
Пожив в Каракумах в течение недели, вдруг делаешь открытие: пустыня не так уж безжизненна. Удивительно то, что открываешь это ночью. Прохладная ночь пустыни полна звуков. Легкий топот — это стадо джейранов, которое спугнули волки. Стрекочет в ночи какой-то родственник кузнечика. Слышишь, как пискнула птица.
Жизнь в пустыне приспособилась и к песку, и к жаре, и к безводью. Там же, где есть вода, жизнь расцветает пышной зеленью оазисов. (150)

КРАСА ПРИРОДЫ*
Аксаков, автор замечательной сказки «Аленький цветочек», сказал однажды: «Вода — краса всей природы».
Писатель был прав. Эту красу мы видим повсюду: и в тихой речонке, подернутой туманом, и в синем море, где режет волны быстроходный глиссер.
Краса эта во всем, что связано с водой в природе. Она и в облаках, оживляющих безбрежный воздушный океан.
А если бы никогда не было облаков? Об этом даже подумать страшно. Не было бы ни дождя, ни снега, сгорели бы травы, не было бы ничего живого. Ежедневно солнце сверкающей золотой монетой опускалось бы за горизонт. Но никто не любовался бы вечно ясной погодой.
Однако совсем безоблачного неба не бывает, и мы не устаем любоваться плывущими в небе облаками. В них обязательно присутствует вода, прежде чем она заплещет волной в море или окажется в стакане чая.
Вот почему не надо огорчаться, когда на смену хорошей погоде приходит ненастье и по небу плывут дождевые тучи: они несут нам влагу. (153)

ЗАТМЕНИЕ СОЛНЦА*
День начинает заметно бледнеть. Лица людей принимают странный оттенок, тени человеческих фигур лежат на земле бледные, неясные. Пейзаж будто расплывается в чем-то: трава теряет зелень, горы как бы лишаются своей тяжелой плотности.
Пока остается тонкий серповидный ободок солнца, все еще царит впечатление сильно побледневшего дня, и мне кажется, что рассказы о темноте во время затмения преувеличены.
Но вот эта искра исчезла, и вместе с этим пролилась на землю густая тьма. Казалось, тонкий, не различимый для глаза пепел рассыпался сверху над землей или будто тончайшая густая сетка повисла в воздухе. Круглое темное враждебное тело, точно паук, впилось в яркое солнце, и они несутся вместе в заоблачной вышине.
Вдруг сверху, с правой стороны, вспыхнула искорка, и сразу лица моих собеседников осветились.
Солнце играет все сильнее, туман все более и более утончается, и уже становится трудно глядеть невооруженным глазом на увеличивающийся серп солнца. Чирикают примолкшие было птицы, луговая зелень на заречной стороне проступает все ярче, облака расцвечиваются. (156)

НАЕДИНЕ С ТИШИНОЙ*
Из-за косогора паровозной фарой выкатило солнце. В лесу стало просторно и ярко. На ослепительный снег, играющий колкими звездочками, упали крест-накрест тени деревьев.
Лес оживился: где-то, словно спросонья, стрекотнула сорока, прочиликала налетевшая стая буроголовых гаичек, веселей застучал невидимый дятел в невидимой кузнице. Голоса юных лыжников, пестрой ватагой высыпавших на опушку, стали громче и
радостней.
Я шагнул в сторону с проторенной дорожки и, вспарывая лыжами нетронутый снег, спустился в ложбину. Казалось, спустился в тишину. Остановился под белой, как снег, березой. Тишина здесь и впрямь удивительная: ни ветерка, ни шороха. Но что это? Черной лентой в глубоком снегу струится меж черемух забытый зимой ручеек, позванивает стеклянным звоном. Но звон этот не только не нарушает тишины, а даже подчеркивает ее. Светит солнце, звенит незамерзающий ключик, работает дятел. И где-то под глубоким снегом, в таинственной тьме и тишине теплится жизнь, зреют семена новой весны. (142)

СИНИЕ ГЛАЗА ЗИМЫ*
Только беглому и равнодушному взгляду может показаться бедной и однообразной наша природа.
Да, она раскрывается не сразу.
Ее неброскую красоту, ее сосредоточенную прелесть можно постигнуть, лишь вжившись в нее, внимательно вглядевшись в чередование времен года.
Как большой художник, зрелый мастер, природа не растрачивает всех своих красок на какую-нибудь одну картину, чтобы затем бесконечно повторять себя. Нет, любая ее картина отличается неповторимым и потому незабываемым колоритом. Не потому ли мы всегда по-новому открываем для себя весну и лето, осень и зиму?
У каждого человека есть свое излюбленное время года.
Нет ничего более чистого, более целомудренного в природе, чем первый снег с его нетронутой белизной, напоминающей нам о первых радостях детства и отрочества, о незабываемых снах юности.
Зиму нельзя не любить. Кто не видел ее, тот не может судить о нашей природе и не поймет поэзии народной жизни, народного характера. А увидеть ее по-настоящему можно только в деревне, среди полей и лесов. (153)

БЕСКОРЫСТНЫЙ И СВЕДУЩИЙ ДРУГ*
Среди великих изобретений былых времен, окончательно выделивших род людской из приниженного состояния, наибольшую роль сыграла письменность. Дату рождения алфавита можно считать эпохой в человеческом самосознании, открывшей прямой путь к появлению книгопечатного станка. Именно по книгам, как по ступенькам, поднимался человек на свою нынешнюю высоту.
Книга — это кристаллический, плотно упакованный в страницы наш многовековой опыт, делающий бессмертным род людской на земле. Только благодаря книге накопленные знания обретают могущество лавины, способной с тысячелетнего разгона преодолеть любое препятствие на столбовой дороге человеческого прогресса. Словом, нет ничего дороже книги для мыслящего человека!
Книга — верный, бескорыстный и наиболее сведущий друг. Она самый терпеливый учитель, готовый десятки раз повторять недоступную сразу мысль.
Старшее поколение, вручая своей юной смене страну, мир и вечные идеи справедливости на земле, оставляет ей единственное наиболее полное завещание — книгу. Поэтому любите книгу, храните ее выше всякого другого достояния. (140)

ПЛЕНИТЕЛЬНАЯ ПОЭЗИЯ*
До сих пор сохранилась в Беларуси легенда о чудесном мальчике-музыканте, игравшем на жалейке-дудке, выдолбленной из дерева. Слушая его музыку, ярче светило солнце, деревья становились зеленее и нежно тянули к мальчику свои гибкие руки-ветви, пела трава, а небо становилось синее синего. Но никто никогда не видел этого мальчика-музыканта. Кто же играет так задушевно? Сама земля.
В белорусской поэзии звучат и сегодня жалейка и гусли, бубны и скрипки — все-все инструменты оркестра. Белорусская речь обрела в белорусском стихе свое высшее проявление. Зачинателями новой белорусской поэзии были Янка Купала и Якуб Колас, поэтическое воображение которых разбудил фольклор. Сказки и песни, слышанные в детстве, запали глубоко в души поэтов. Разбуженная фольклором, их поэтическая фантазия рождала удивительные, волнующие звуки.
Далеко за пределы пущ и полесских деревень вышла сегодня пленительная, мелодичная белорусская поэзия, простая и чистая.
В ласковости и чистоте белорусской лирики — тайна ее привлекательности и обаяния. (143)

ВЕРНЫЙ СПУТНИК*
Лучшие сыны человечества, те, кто боролся в прошлом и борется в настоящем за счастье трудящихся во всем мире, с детских лет шли к познанию жизни, общаясь с книгой.
Поначалу, как сквозь узкую щель, брезжит из темноты свет знания в удивленные глаза ребенка, впервые слагающего из отдельных, таинственных пока еще для него букв слова, становящиеся понятными разуму. И у вас, дорогие ребята, это — хотя и недавнее, однако прошлое. И не узкая щель перед вашим взором, а широко распахнутые двери в ослепительный мир, в жизнь, законы которой вы призваны в будущем постигнуть.
Никогда не забывайте, что для того, чтобы распахнуть двери к свету и знанию для всех вас без исключения и навсегда оставить эти двери открытыми, много положили сил и много пролили крови ваши предки, ваши деды, отцы и старшие братья.
Шагайте смелее к свету и любите книгу всей душой! Она не только ваш лучший друг, но и до конца верный спутник! (152)

О ПОЭЗИИ РУССКИХ СЛОВ*
Многие русские слова сами по себе излучают поэзию, как драгоценные камни излучают таинственный блеск.
Я понимаю, конечно, что ничего таинственного в блеске камней* нет и что любой физик объяснит это явление законами оптики. Но все же блеск камней вызывает ощущение таинственности. Трудно примириться с мыслью, что внутри камня, откуда льются сияющие лучи, нет собственного источника света.
Это относится ко многим камням, даже к такому скромному, как аквамарин. Цвет его нельзя точно определить. Кажется, что если вглядеться в аквамарин, то увидишь море с водой цвета звезд.
Сравнительно легко объяснить происхождение «поэтического излучения» многих слов. Очевидно, слово кажется поэтическим тогда, когда оно передает понятие, наполненное для нас поэтическим содержанием. Бесспорно то, что большинство таких поэтических слов связано с нашей природой.
Русский язык открывается в своих поистине волшебных свойствах и богатстве лишь тому, кто кровно любит и знает свой народ и чувствует сокровенную прелесть нашей земли. (147)

МОГУЧИЙ И ГРЕШНЫЙ ЯЗЫК*
Знаменитый баснописец Древней Греции Эзоп был рабом Ксанфа, известного тогда философа.
Однажды Ксанф пригласил гостей и приказал Эзопу приготовить самое лучшее. Эзоп купил языки и приготовил из них три блюда.
Ксанф спросил Эзопа: «Почему ты, Эзоп, подаешь языки?» Эзоп ответил: «Ты велел купить самое лучшее. А что может быть на свете лучше языка? При помощи языка мы изучаем науки и получаем знания, при помощи языка люди могут объясняться друг с другом, решать различные вопросы, приветствовать, мириться, объясняться в любви, благодарить. Поэтому нужно думать, что нет на свете ничего лучше языка».
Такое рассуждение пришлось по сердцу Ксанфу и
его гостям.
В другой раз Ксанф распорядился, чтобы Эзоп приобрел к обеду самое худшее. Эзоп опять купил языки. Все удивились этому.
Тогда Эзоп начал объяснять Ксанфу: «Ты велел мне сыскать самое худшее. А что на свете хуже языка? Посредством языка люди огорчают и разочаровывают друг друга, лицемерят, лгут, обманывают, хитрят, ссорятся. Язык может сделать людей врагами, вызвать войну, вносить в нашу жизнь горе и зло, предавать, огорчать, оскорблять».
Может ли быть что-нибудь лучше или хуже языка?! (177)

КИРИЛЛ И МЕФОДИЙ — СЛАВЯНСКИЕ ПРОСВЕТИТЕЛИ*
Братья Кирилл и Мефодий принесли на земли славян свет письменности и знаний. Они составили славянскую азбуку, перевели с греческого на славянский священные книги.
Кирилл (до принятия монашества его звали Константином) и Мефодий жили в Солуни — знаменитом торговом городе Византии. Вокруг Солуни славянские племена растили хлеб. В городе жили мастеровые люди, но они были неграмотными. Книга считалась недоступной роскошью.
Прошло несколько лет, и Константин, уже прославившийся своей ученостью, приезжает в столицу. Здесь, в Константинополе, он учится у знаменитых ученых: у Фотия — литературе, у Льва Математика — механике, астрономии.
Чтобы получить высшее образование, полагалось изучить грамматику, риторику, философию, арифметику, геометрию, а также музыку. Константин постепенно становится лучшим учеником. В течение десяти лет он освоил ряд языков: славянский, греческий, арабский. Знание славянского, существовавшего тогда лишь в устной форме, определило его дальнейшую жизнь и деятельность. (135)

СКАЗКА — МЕЧТА О ПРЕКРАСНОМ*
Пока живет человек, будет жить и сказка, потому что сказка — наилучшее выражение надежд народа на счастье и справедливость.
Сказка — воплощенная в поэтической форме мечта человека о прекрасном. Чаяния счастья, справедливости и мечты о прекрасном не могут умереть. Если человек потеряет способность стремиться к счастью и справедливости и мечтать, то тотчас остановится движение жизни, замрет искусство, зачахнет наука и человечество погрузится в растительное и бесцельное существование. Мысль о том, что сказка говорит о несбыточном, что она — только игра воображения, была, быть может, справедлива для наших отдаленных предков, но не для нас.
Мы живем в мире сбывшихся сказок. За последние десятилетия человек научился летать по воздуху со скоростью звука, проплывать под водой тысячи километров, видеть на огромные расстояния в темноте, проникать взором через непроницаемые ранее преграды, закреплять и передавать потомкам такую мимолетную вещь, как звук своего голоса, выращивать исполинские деревья, менять географию земного шара, на месте сухих степей создавать великие озера-моря. Иначе говоря, человек стал всемогущим, и нет такой сказки, которая не оказалась бы через некоторое количество лет былью. (171)

СТРАСТЬ К ЧТЕНИЮ*
Удивительным было мое чтение. Все сделалось мне одинаково интересно, одинаково нужно, важно и притягательно. Каждая книга мгновенно, первой же строкой, переносила в иные миры. Я отдавался этому магическому волшебству с восторгом от чуда, творимого закорючками букв, способными звучать людскими голосами, явственно рисовать передо мною предметы, лица, явления жизни во всей их полноте и насыщенности. Мне было жаль потерянного прежде времени, когда я не догадывался, сколько книг желают лишь одного: бескорыстно стать моими друзьями, наставниками и помощниками. Я нырял в каждую новую книгу с нетерпеливой жаждой скорее узнать, чем она меня одарит, что она прибавит к тому, что во мне уже есть, что она ответит на мои вопросы, обращенные к людям, самому себе.
И книги безотказно выполняли свою службу. Я открывал страницу — и все тут же переставало существовать. Я был уже совсем в другом мире, участником другой жизни, других событий. (142)

СЕКРЕТ ПОЭЗИИ*
Обладать поэтическим «секретом» — это прежде всего значит быть в творчестве самостоятельным, то есть говорить так, как свойственно только тебе, а не кому-либо другому, говорить о том, о чем можешь сказать только ты, потому что ты сам увидел это в жизни, сам передумал, перечувствовал, понял, сделал выводы, причем темой разговора должно быть нечто большое, значительное, интересное не только для самого поэта или узкого круга людей, а и для самых широких слоев читателей.
Предположим, что поэт пишет стихи в связи с каким-либо событием, взволновавшим его. Это значит, что данное событие, прежде чем войти в стихи, неизбежно проходит через сознание поэта, через его душу, через все его существо. И, описывая событие, поэт (если он, конечно, поэт настоящий) неизменно вкладывает в стихи свое понимание случившегося, свое отношение к нему, свои мысли и чувства. Другими словами, он преподносит событие так, как видит его своим разумом и сердцем. При этом он, разумеется, должен правильно понимать происшедшее, не искажать его, не уходить от правды. (159)

ВНУТРЕННИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ*
Выразительное чтение невозможно без «внутренних представлений» чтеца. В противном случае оно будет безжизненным и скучным.
Когда мы в жизни произносим слова, мы всегда представляем себе то действие или тот предмет, которые они обозначают. И прежде чем произнести эти слова, мы видим перед собой их содержание. Когда мы рассказываем что-нибудь своим собеседникам, мы постоянно видим «внутренним глазом* все то, о чем говорим. Когда же слушаем чей-то рассказ, то чем талантливее рассказчик, тем ярче и мы представляем его образы. То же самое происходит при выразительном чтении. Чем ярче представляет себе чтец «картину» того, о чем он читает, тем убедительнее звучат его слова и тем живее они воспринимаются
слушателями.
Если сам чтец недостаточно ясно видит образы, которые хочет передать, которыми он стремится увлечь воображение своих слушателей, эти образы не смогут «увидеть» и слушатели, а сами слова, не освещенные внутренним представлением, будут скользить мимо их сознания и воображения. (146)

ЖИЗНЬ И ТВОРЧЕСТВО ГЕНИЯ*
Чем лучше мы знаем жизнь Пушкина, тем глубже понимаем смысл его творений. Вот главная причина, которая уже в течение нескольких поколений побуждает исследователей со всей тщательностью изучать биографию поэта. Не праздное любопытство, не желание умножить число анекдотических рассказов о Пушкине заставляет их обращать внимание и на такие факты, которые могут показаться малозначительными, ненужными, а иногда даже обидными для его памяти.
В жизни Пушкина малозначительного нет. Мелкая подробность позволяет порой по-новому понять, оценить всем известные стихи или прозаические строчки Пушкина. Нет ничего оскорбительного для памяти поэта в том, что мы хотим знать живого, подлинного Пушкина, хотим видеть его человеческий облик со всем, что было в нем и прекрасного к грешного.
Бесспорно, много интересных и правдивых деталей из жизни Пушкина сообщили те, кто принадлежал к его единомышленникам. Они сумели при этом проникнуть во внутренний мир гениального поэта, раскрыть движения его души и верно оценить для веков сущность его творческого подвига. (152)

ПОЭТ*
Ни один поэт в России не имел такой завидной участи, как Пушкин. Ничья слава не распространялась так быстро. Он при самом начале своем уже был национален, потому что истинная национальность состоит не в описании сарафана, но в самом духе народа. Если должно сказать о тех достоинствах, которые составляют принадлежность Пушкина, отличающую его от других поэтов, то они заключаются в чрезвычайной быстроте описания и в необыкновенном искусстве немногими чертами означить весь предмет. Вряд ли о ком из поэтов можно сказать, чтобы у него в коротенькой пьесе вмещалось столько величия, простоты и силы, сколько у Пушкина.
Собрание его мелких стихотворений — ряд самых ослепительных картин. Это тот ясный мир, который так дышит чертами, знакомыми одним древним, в котором природа выражается так же живо, как в струе какой-нибудь серебряной реки. Тут все: и наслаждение, и простота, и мгновенная высокость мысли. Здесь нет красноречия, здесь одна поэзия, никакого наружного блеска, все просто, все прилично, все исполнено внутреннего блеска, который раскрывается не вдруг. В каждом слове бездна пространства; каждое слово необъятно, как поэт. (168)

СПАСИТЕЛЬНЫЙ СОН*
Пушкин быстро зашагал, а потом побежал по дорожке вдоль озера, свернул на росную тяжелую траву, забрызгавшую до колен его светлые панталоны, перепрыгнул через скамью и оказался в липовой аллее.
Теперь он мчался по аллее, ведущей к искусственным руинам. Солнечная полоса сменялась тенью, кожа успевала почувствовать прикосновение теплого уча и холод.
Он бежал все быстрее, наслаждаясь ветром у висков и хрустом песка под башмаками. На нем была шапка-невидимка, он мог не только носиться по аллеям парка, но и вбежать во дворец, проникнуть в царскую опочивальню.
Достигнув опрятных руин, он повернул назад, к пруду, но теперь бежал вдоль аллеи по траве и желтым цветам. Как быстро менялось все в природе! За немногие минуты трава успела обсохнуть, туман рассеялся.
И в миг восторга перед утром и солнцем, перед всем весенним миром и своим причастием к чуду жизни Пушкин вдруг ощутил свинцовую усталость. Колени подогнулись, он почти рухнул к сухому изножию развесистого клена.
Он никогда еще не прятался так хорошо от окружающих и самого себя, как в этот сон посреди разгорающегося царскосельского утра. (170)

В 10 классе предлагаются тексты объёмом от 160 до 200 слов. Можно использовать дополнительные задания разных видов по орфографии и пунктуации, речеведению и стилистике. Диктанты проводятся 4 раза в течение учебного года. На первой неделе в сентябре рекомендуется давать обучающимся диагностический диктант.

10 класс

Диагностический диктант

Дом Пушкина

Дом Пушкина в Михайловском хоть и музей, а живой. Он наполнен теплом, приветлив и светел. Комнаты его всегда пронизаны запахами хорошего дерева и свежей земли. Когда в рощах зацветают сосны, душистая пыльца облаком стоит над домом.

Но вот приходит время, и на усадьбе зацветают липы. Тогда дом пропитывается запахами воска и мёда. Липы стоят рядом с домом, и в дуплах их живут дикие пчёлы.

В доме много хорошего псковского льняного белья — скатертей, полотенец, занавесей. У льна свой аромат — прохладный, крепкий. Когда льняные вещи в доме стареют, их заменяют свежими, вновь вытканными сельскими ткачихами на старинных станах.

Вещи из льна обладают удивительным свойством — там, где они, всегда пахнет свежестью. Учёные говорят, что лён сберегает здоровье человека. Тот, кто спит на грубой льняной простыне, носит на теле льняную рубашку, утирается льняным полотенцем, — почти никогда не хворает простудой.

Пушкинские крестьяне, как и все псковичи, издревле любили выращивать лён, и он славился по всей России и за её пределами. Двести лет тому назад в Пскове была даже английская торговая контора, которая скупала лён и льняные изделия и отправляла их в Англию.

От льна, цветов, яблок в пушкинских комнатах всегда пахнет солнцем, чистотой, хотя в иной день через музей проходят тысячи людей. (По С. Гейченко.)

Тишина

А за дубами — Диканька с её великолепным дворцом, окружённым парком, сливающимся с дубовыми лесами, в которых водились даже стада диких коз.

Я целый день провёл в этом лесу, октябрьский солнечный день.

Тишина поразительная. Ни лист, ни веточка не шелохнутся. Если только смотреть на солнце — переливается в воздухе прозрачная, блестящая паутина между тонкой порослью, да если прислушаться — зашелестит на миг упавший с дерева дубовый лист. Земля была устлана плотно прибитыми накануне дождём жёлтыми листьями, над которыми стоят ещё зелёные, не успевшие пожелтеть и опасть листья молодой поросли. Ни звука, ни движения.

Только лапчатый кленовый лист, прозрачно-жёлтый на солнце, стоит боком к стеблю и упорно правильным движением качается в стороны, как маятник: то вправо, то влево. Долго он качался и успокоился только тогда, когда оторвался, зигзагами полетел вниз и слился с жёлтым ковром. Да ещё тишина нарушилась двумя красавицами — дикими козами, которые быстро пронеслись мимо меня и скрылись в лесной балке... И конца-краю нет этому лесу. А посреди него — поляны, где пасутся табуны...

Вот Волчий Яр, откуда открывается внизу далеко-далеко необъятный горизонт, прорезанный голубой лентой Ворсклы, то с гладким степным, то с лесистым обрывистым берегом... (По В. А. Гиляровскому.)

Диканька, Ворсклы, Волчий Яр - слова написать на доске.

Дворянские усадьбы

Читатель, знакомы ли тебе те небольшие дворянские усадьбы, которыми двадцать пять, тридцать лет тому назад изобиловала наша Украина? Теперь они попадаются редко, а лет через десять и последние из них, пожалуй, исчезнут бесследно.

Проточный пруд, заросший лозняком и камышами, приволье хлопотливых уток, к которым изредка присоединяется осторожный чирок. За прудом сад с аллеями лип, этой красы и чести наших черноземных равнин, с заглохшими грядами земляники, со сплошной чащей крыжовника, смородины, малины, посреди которой в томный час неподвижного полуденного зноя уж непременно мелькнёт пёстрый платочек дворовой девушки и зазвенит её пронзительный голосок. Тут же амбарчик на курьих ножках, оранжерейка, плохенький огород, со стаей воробьёв на тычинках и прикорнувшей кошкой близ провалившегося колодца. А дальше — кудрявые яблони над высокой, снизу зелёной, кверху седой травой, жидкие вишни, груши, на которых никогда не бывает плода. Потом клумбы с маком, пионами, анютиными глазками, кусты жимолости, дикого жасмина, сирени и акации, с непрестанным пчелиным, шмелиным жужжанием в густых, пахучих, липких ветках.

Наконец, господский дом, одноэтажный, на кирпичном фундаменте, с зеленоватыми стёклами в узких рамах, с покатой, некогда крашенной крышей, с балкончиком, из которого повыпадали кувшинообразные перила, с кривым мезонином, с безголосой старой собакой в яме под крыльцом... (По И. С. Тургеневу.)

(191 слово.)

Цыгане

Представление с учёным медведем было в то время единственным народным театром. Хотя оно служило развлечением для народа, но, как и многое другое в то время, представление это было крайне грубым, вредным и даже опасным. Рассвирепевший зверь зачастую поднимался на дыбы, оскаливал свои страшные зубы и издавал потрясающий рёв. Ужас охватывал тогда домашних животных, и на скотном дворе поднимался страшный переполох: лошади ржали, а нередко срывались с привязи, коровы мычали, овцы блеяли всё жалостливее и жалостливее.

Весною и летом появлялся также цыганский табор и располагался близ той или другой помещичьей усадьбы. С наступлением сумерек цыгане зажигали костры и готовили себе ужин, после которого раздавались звуки музыки и пения. Смотреть на них народ стекался со всех деревень, а в сторонке от их веселья и пляски цыганки предсказывали будущее бабам, девушкам и барышням.

Меня особенно привлекала к себе Маша — красивая смуглая краснощёкая цыганка с чёрными глазами, горевшими огнём, с волнистыми чёрными как смоль волосами, завитки и кудряшки которых сплошь покрывали её лоб, с чёрными густыми бровями дугой. Из всех странствий Маша всегда приносила мне гостинцы: то каких-то особенно крупных лесных орехов, то подсолнухов, то чёрных стручков, то глиняного петушка, то какой-нибудь крошечный глиняный горшочек. (По Е.Н. Водовозовой.)

Раннее утро

Тяжёлые, толстые стрелки на огромном циферблате, белевшем наискось от вывески часовщика, показывали тридцать шесть минут седьмого. В легкой синеве неба, ещё не потеплевшей после ночи, розовело одно тонкое облачко, и было что-то не по-земному изящное в его удлиненном очерке. Шаги нечастых прохожих особенно чисто звучали в пустынном воздухе, и вдали телесный отлив дрожал на трамвайных рельсах. Повозка, нагруженная огромными связками фиалок, прикрытая наполовину полосатым грубым сукном, тихо катила вдоль панели; торговец помогал её тащить большому рыжему псу, который, высунув язык, весь подавался вперёд, напрягал все свои сухие, человеку преданные мышцы.

С чёрных веток чуть зеленевших деревьев вспархивали с воздушным шорохом воробьи и садились на узкий выступ высокой кирпичной стены.

Лавки ещё спали за решётками, дома освещены были только сверху, но нельзя было представить себе, что это закат, а не раннее утро. Из-за того что тени ложились в другую сторону, создавались странные сочетания, неожиданные для глаза, хорошо привыкшего к вечерним теням...

Всё казалось не так поставленным, непрочным, перевёрнутым, как в зеркале...

Он оглянулся и в конце улицы увидел освещённый угол дома, где он только что жил минувшим и куда он не вернётся больше никогда. И в этом уходе целого дома из его жизни была прекрасная таинственность. (По В. Набокову.)

10 класс

Контрольный диктант по итогам 1 полугодия

Гость

(194 слова.)

Задания к тексту

В3. Объясните лексическое значение слов "дворовые" (ребята), "смятение".

В4. Из 4 предложения выпишите слова, образованные разными способами.

В5. Выпишите из 10 предложения слово(а), соответствующее(ие) схеме: одна приставка+корень+один суффикс+окончание.

В6. Из 5 предложения выпишите словосочетания со связью примыкание, управление, согласование.

Море и лес

(1)Мохнатые сизые тучи, словно разбитая стая испуганных птиц, низко несутся над морем. (2)Пронзительный, резкий ветер с океана то сбивает их в тёмную сплошную массу, то, словно играя, разрывает и мечет, громоздя в причудливые очертания.

(3)Побелело море, зашумело непогодой. (4)Тяжко встают свинцовые воды и, клубясь клокочущей пеной, с глухим рокотом катятся в мглистую даль. (5)Ветер злобно роется по их косматой поверхности, далеко разнося солёные брызги. (6)А вдоль излучистого берега колоссальным хребтом массивно поднимаются белые зубчатые груды нагромождённого на отмелях льду. (7)Точно титаны в тяжёлой хватке накидали эти гигантские обломки.

(8)Обрываясь крутыми уступами с прибрежных высот, к самому морю хмуро надвинулся дремучий лес. (9)Ветер гудит красными стволами вековых сосен, кренит стройные ели, качая их острыми верхушками и осыпая пушистый снег с печально поникших зелёных ветвей.

(10)Бесследно проходят седые века над молчаливой страной, а дремучий лес стоит и спокойно, сумрачно, точно в глубокой думе, качает темными вершинами. (11)Ещё ни один его могучий ствол не упал под дерзким топором алчного лесопромышленника: топи да непроходимые болота залегли в его тёмной чаще. (12)А там, где столетние сосны перешли в мелкий кустарник, мёртвым простором потянулась безжизненная тундра и потерялась бесконечной границей в холодной мгле низко нависшего тумана. (По А. Серафимовичу.)

Задания к тексту

В1. В каком предложении в наиболее обобщённом виде выражена основная мысль текста?

В2. Какой тип речи представлен в тексте?

В3. Объясните лексическое значение слов "титаны", "алчного".

В4. Из 12 предложения выпишите слова, образованные разными способами.

В5. Выпишите из 2 предложения слово(а), соответствующее(ие) схеме: одна приставка+корень+один суффикс+окончание.

В6. Из 1 предложения выпишите словосочетания со связью примыкание, управление, согласование.

В7. Найдите в тексте простые предложения, осложнённые обособленными обстоятельствами. Напишите их номера.

В8. Найдите в тексте предложения с однородными сказуемыми. Напишите их номера.

В9. Определите, какие типы сложных предложений используются в тексте.

В10. С помощью каких языковых средств осуществляется связь между предложениями, между абзацами?

Чудесная ночь

(1)Весенняя ночь, волнующая, душистая, полная таинственных чар и страстного замирания, плывёт по небу. (2)Дудочка пастуха умолкла. (3)Все звуки мало-помалу стихли. (4)Лягушки присмирели, и комары угомонились. (5)Время от времени пронесётся какой-то странный шелест в кустах, или порыв ветра унесёт из дальнего села вой цепного пса, томящегося одиночеством в эту чудесную ночь.

(6)В большой прохладной комнате душно. (7)Встаёшь с постели, открываешь окно и прикладываешься горячей щекой к стеклу. (8)Но лицо пылает по-прежнему, и так же томительно замирает сердце.

(9)Кругом тихо! (10)Роща кажется огромной. (11)Деревья точно сдвинулись вместе и словно сговариваются, будто открывают важную тайну. (12)Вдруг раздаётся переливчатый звон: это почтовая карета проезжает по большой дороге. (13)Бряцание бубенчиков слышно уже издалека. (14)На минуту оно смолкнет, должно быть, тройка заехала за гору.

(15)Как волнует звук почтовых бубенчиков ночью! (16)Ведь знаешь - некого ждать. (17)А всё же как услышишь этот серебристый звон на дороге, сердце так и забьется и вдруг потянет куда-то вдаль, в какие-то неведомые страны. (18)Как же хороша жизнь! (По С. Ковалевской.)

(164 слова.)

Задания

I вариант

В2. Из предложения 5 выпишите обособленное распространенное согласованное определение.

В3. Среди предложений 1−5 найдите сложносочиненные предложения. Укажите их номера.

В4. Из предложения 5 выпишите все местоимения.

В5. Из предложений 1 - 4 выпишите слово с чередующейся безударной гласной в корне.

В6. Среди предложений 6−10 найдите простое односоставное определенно-личное. Укажите его номер.

В7. Укажите способ образования слова мало-помалу (предложение 3).

В8. Выпишите словосочетание (предложение 11), построенное на основе управления.

В9. Выпишите грамматические основы предложения 16.

II вариант

В2. Из предложения 1 выпишите обособленное распространенное согласованное определение.

В3. Среди предложений 11−17 найдите бессоюзные сложные предложения. Укажите их номера.

В4. Из предложения 11 выпишите все союзы.

В5. Из предложений 6-14 выпишите слово с чередующейся безударной гласной в корне.

В6. Среди предложений 15−18 найдите такое сложное, обе части которого односоставные. Укажите его номер.

В7. Укажите способ образования слова издалека (предложение 13).

В8. Выпишите словосочетание (предложение 12), построенное на основе примыкания.

В9. Выпишите грамматические основы предложения 17.

Грамотность на Руси

(1)Теперь уже никто не считает сверхъестественным и необъяснимым тот факт, что с начала христианства и до монголо-татарского нашествия Киевская Русь была страной высокой и прекрасной письменной культуры. (2)Введение христианства и приобщение её к византийской книжности установило преемственность двух письменных культур. (3)Это сильно преумножило интерес восточных славян к книге и способствовало распространению письменности ещё на заре её цивилизации.

(4)Не без основания предполагают, что грамотность была у нас воспринята в течение самого короткого времени и беспрепятственно развивалась на первых порах. (5)Ничто не преграждало народу путь к грамоте, и наши прародители быстро овладели сравнительно высоким уровнем письма. (6)Это подтверждается сохранившимися надписями на деревянных предметах, например на прялках, на причудливых гребнях для расчёсывания льна, на неприхотливой глиняной посуде, на различных деревяшках, не пригодных для экспонирования.

(7)Наука недаром придаёт огромное значение изучению старинных предметов. (8)Без преувеличения можно сказать, что археологические находки превзошли все ожидания учёных, приоткрыв картины живой древности. (9)В небезызвестных раскопках под Новгородом, которые велись в продолжение десяти лет, были найдены сверхинтересные грамоты на бересте. (10)Это беспрецедентное открытие в археологии: в них запечатлена оригинальная предыстория русской книги. (По И. Голуб.)

Задания

I вариант

В1. В одном-двух предложениях сформулируйте главную мысль текста.

В2. Среди предложений 5−6 найдите предложение с вводным словом. Укажите его номер.

В3. Среди предложений 4−6 найдите сложносочиненное предложение. Укажите его номер.

В4. Из предложения 4 выпишите все предлоги.

В5. Из предложений 1-3 выпишите слово с чередующейся безударной гласной в корне.

В6. Из предложений 4−6 выпишите обособленное определение.

В7. Укажите способ образования слова недаром (предложение 7).

В8. Выпишите словосочетание (предложение 7), построенное на основе примыкания.

II вариант

В1. Как ещё можно было бы озаглавить текст? Запишите 2 своих заголовка к тексту.

В2. Среди предложений 1−4 найдите предложение с вводной конструкцией. Укажите его номер.

В3. Среди предложений 7−10 найдите бессоюзное сложное предложение. Укажите его номер.

В4. Из предложения 9 выпишите все предлоги.

В5. Из предложений 4-6 выпишите слово с чередующейся безударной гласной в корне.

В6. Из предложений 7−10 выпишите обособленное обстоятельство.

В7. Укажите способ образования слова письменности (предложение 3).

В8. Выпишите словосочетание (предложение 4), построенное на основе примыкания.

С высоты

(1)Металлическая изгородь отделила провожающих и отлетающих. (2)В самолёте мы прилипли к иллюминаторам, и перед нами предстала чудесная картина. (3)Горы встретили нас непогодой, гигантские потоки воды устремились вниз. (4)Рядом грохотала река, несущая под крутой уклон беловатую, словно подбеленную молоком, но вовсе не грязную, воду. (5)Сразу же за рекой поднимались скалистые горы, очерченные ломаной линией. (6)На поляне, ограниченной с трёх сторон невысоким кустарником, а с одной стороны горной рекой с ледяной водой, начинающие альпинисты занимались зарядкой.

(7)Ещё когда мы шли сюда, поднявшись из ущелья и выйдя на горный простор, справа и слева слышались свистки сурков. (8)Удивительна быстрота, с которой они ныряют в свои норы. (9)Даже смертельно раненный сурок всё же успевает скрыться в норе. (10)Замерев, они могут стоять очень долго в полной неподвижности, словно окаменев, но при резком движении кого-нибудь из нас исчезают мгновенно.

(11)Мы прошли по краю очень глубокого ущелья, на дне которого навстречу нам бежала с ледников вода, стремясь слиться с другими реками. (12)Небо над окружавшими нас вершинами разъяснилось, и в течение часа на нём загорелись звёзды. (По В. Солоухину.)

Задания

I вариант

В1. В одном-двух предложениях сформулируйте главную мысль текста.

В2. Из предложений 1−7 выпишите однородные обособленные обстоятельства.

В3. Среди предложений 1−8 найдите бессоюзное сложное. Укажите его номер.

В4. Из предложения 11 выпишите все предлоги.

В5. Из предложений 1-6 выпишите слово с непроизносимой согласной в корне.

В6. Среди предложений 3-11 найдите сложноподчиненное с придаточным времени. Укажите его номер.

В7. Укажите способ образования слова беловатую (предложение 4).

В9. Выпишите грамматические основы предложения 8.

II вариант

В1. Как ещё можно было бы озаглавить текст? Запишите 2 своих заголовка к тексту.

В2. Из предложений 8−10 выпишите обособленные обстоятельства.

В3. Среди предложений 7−12 найдите сложносочиненные предложения. Укажите их номера.

В4. Из предложения 12 выпишите все предлоги.

В5. Из предложений 8-12 выпишите слова с чередующейся безударной гласной в корне.

В6. Среди предложений 3−11 найдите сложноподчиненные с придаточным определительным. Укажите его номер.

В7. Укажите способ образования слова непогодой (предложение 3).

В8. Выпишите словосочетание (предложение 12), построенное на основе согласования.

В9. Выпишите грамматические основы предложения 10.

Забавная игра

(1)Всё в доме переменилось, всё стало под стать новым обитателям. (2)Безбородые дворовые ребята, весельчаки и балагуры, заменили прежних степенных стариков. (3)На конюшнях завелись поджарые иноходцы, коренники и рьяные пристяжные.

(4)В тот вечер, о котором зашла речь, обитатели дома занимались немногосложной, но, судя по дружному хохоту, весьма для них забавной игрой: они бегали по гостиным и залам и ловили друг друга. (5)Собаки бегали и лаяли, и висевшие в клетках канарейки, беспрестанно порхая, наперебой драли горло.

(6)В разгар чересчур оглушительной потехи, недоступной пониманию дворовых, к воротам подъехал загрязнённый тарантас, и человек лет сорока не спеша вылез из него и остановился в изумлении. (7)Он постоял некоторое время, как бы оторопев, окинул дом внимательным взором, вошёл через приоткрытую калитку в дощатый палисадник и медленно взобрался на рубленное из сосны крыльцо с перилами. (8)В передней никто его не встретил, но дверь залы быстро распахнулась, и из неё, вся раскрасневшаяся, выскочила Шурочка. (9)Мгновенно вслед за ней со звонким криком выбежала вся молодая компания. (10)Удивлённая появлением нежданного и незваного посетителя, Шурочка внезапно затихла, но светлые, устремлённые на него глаза глядели так же ласково.

(11)Гость, а это был не кто иной, как Лаврецкий, представился, и видно было смятение на его лице. (По И. Тургеневу.)

(193 слова.)

Задания

I вариант

В1. В одном-двух предложениях сформулируйте главную мысль текста.

В2. Из предложений 1−5 выпишите обособленные обстоятельства.

В3. Среди предложений 1−5 найдите бессоюзное сложное предложение. Укажите его номер.

В4. Из предложения 4 выпишите все местоимения.

В5. Из предложений 6-7 выпишите слово с приставкой на -з,-с.

В6. Какой частью речи являются слово рубленное (7 предложение)? Какой частью речи в другом контексте оно может быть еще?

В7. Укажите способ образования слова немногосложной (предложение 4).

В8. Выпишите словосочетание (предложение 1), построенное на основе согласования.

В9. Выпишите грамматические основы предложения 11.

II вариант

В1. Как ещё можно было бы озаглавить текст? Запишите 2 своих заголовка к тексту.

В2. Из предложений 6−10 выпишите обособленное обстоятельство.

В3. Среди предложений 6−10 найдите простое осложненное предложение. Укажите его номер.

В4. Из предложения 8 выпишите все местоимения.

В5. Из предложений 8-10 выпишите слова с приставкой на -з,-с.

В6. Какой частью речи являются слово передней (8 предложение)? Какой частью речи в другом контексте оно может быть еще?

В7. Укажите способ образования слова беспрестанно (предложение 5).

В8. Выпишите словосочетание (предложение 2), построенное на основе управления.

В9. Выпишите грамматические основы предложения 5.

Красота осени

(1)На холсте был яркий прощальный день конца октября. (2)Белое солнце стояло низко, сквозило между стволами дальних берёз, которые на косогоре против солнца казались чёрными. (3)Дул ветер и оголял заброшенный монастырский сад. (4)Голубое, совсем летнее небо с летними облаками сияло над махающими верхушками деревьев, над разрушенной каменной стеной, освещённой сбоку. (5)Одинокое упавшее в траву яблоко лежало возле стены, еле видимое сквозь облепившие его листья.

(6)Да, он был совершенно один в окрестностях того монастыря, и был тогда солнечный, сухой, просторный день. (7)Густо шумели, переливались золотом оставшейся листвы, старые клёны, мела багряная метель по заросшим дорожкам сада. (8)Всё было прозрачно, свежо, прощально. (9)Почему прощально? (10)Почему после пятидесяти лет, особенно в яркие, сухие, звонкие дни осени, он не мог уйти от чувства, что и с ним скоро случится то, что случилось с миллионами людей, точно так же, как он, ходивших по тропинкам вблизи других стен? (11)Может быть, красота осознаётся только в роковой и робкий момент её зарождения и перед её неизбежным исчезновением, увяданием, на грани конца и начала, на краю пропасти?

(12)Ничего нет недолговечней красоты, но как непереносимо ужасно то, что в каждом зарождении прекрасного есть его конец, его смерть. (13)День умирает в вечере, молодость − в старости, любовь − в охлаждении и равнодушии. (По Ю. Бондареву.)

Задания

I вариант

В1. В одном-двух предложениях сформулируйте главную мысль текста.

В2. Какой частью речи являются слово прекрасного (12 предложение)? Какой частью речи в другом контексте оно может быть еще?

В3. Среди предложений 6−11 найдите сложносочиненное предложение. Укажите его номер.

В4. Из предложения 12 выпишите все местоимения.

В5. Из предложений 6-11 выпишите слово с чередующейся безударной гласной в корне.

В6. Из предложений 1−4 выпишите обособленное определение.

В7. Укажите способ образования слова косогоре (предложение 2).

В8. Выпишите словосочетание (предложение 2), построенное на основе примыкания.

В9. Выпишите грамматические основы предложения 2.

II вариант

В1. Как ещё можно было бы озаглавить текст? Запишите 2 своих заголовка к тексту.

В2. Какой частью речи являются слово против (2 предложение)? Какой частью речи в другом контексте оно может быть еще?

В3. Среди предложений 6−11 найдите бессоюзное сложное предложение. Укажите его номер.

В4. Из предложения 10 выпишите все местоимения.

В5. Из предложений 12-13 выпишите слово с чередующейся безударной гласной в корне.

В6. Из предложений 5−10 выпишите обособленное определение.

В7. Укажите способ образования слова сбоку (предложение 4).

В8. Выпишите словосочетание (предложение 3), построенное на основе управления.

В9. Выпишите грамматические основы предложения 13.

10 класс

Контрольный диктант по итогам 2 полугодия

Ёлка в траншее

Это было зимой тысяча девятьсот сорок первого года в осаждённом Ленинграде. Уже много дней и ночей не было электричества, в трубах замёрзла вода, три последних декабрьских дня никто во всём городе не получал хлеба.

В эти самые тяжёлые для Ленинграда дни гитлеровцы усилили бомбардировку города. Мы, мальчишки, часто ночевали в траншеях, вырытых напротив нашего дома. В них было теплее, почти всегда горел огарок свечи или фонарь, а главное - всегда было людно. Невдалеке от нас стояла батарея зениток, охранявшая один из невских мостов. Порой к нам в траншею заглядывали артиллеристы. Как мы радовались каждый раз их приходу! Они-то и устроили для нас новогоднюю ёлку.

Не думайте, что это была большая, пышная ёлка. Высота её была не больше метра, несколько сучков покрывали тонюсенькие светло-зелёные иголочки. Зато вся она была в игрушках. Висело на ёлке и несколько винтовочных гильз, а на самой макушке - ярко начищенная красноармейская бляха с пятиконечной звездой.

Где достали артиллеристы ёлку, для нас так и осталось тайной. Все мы знали, что поблизости нигде ёлок не было. Мы сидели, как заворожённые, уставившись на несколько потрескивавших свечных огарков, оставшихся, вероятно, от предыдущего года. Не было вокруг нашей ёлки плясок, весёлого смеха. А вместо подарков каждому из нас зенитчики дали по куску сахара. (По Ф. Бездудному.)

Волшебная улица

Когда человек слишком мечтает, его ждут жестокие разочарования. Так со мной и случилось.

Погрузившись в розовое облако воспоминаний о чудесных сказках, я, сам уж не знаю как, забрёл на незнакомую улицу. Вдруг я остановился, поражённый звуками, каких до этого никогда ещё не слышал.

Я огляделся по сторонам: улица была вымощена и чисто подметена. Мне стало совершенно ясно, что ничего интересного здесь не найдёшь.

По обеим сторонам этой чистенькой улицы выстроились красивые деревянные домики, прятавшиеся в зелени садов, как птичьи гнезда.

Вечерело. В глубине улицы, за деревьями большого парка, садилось солнце. Сквозь ветви сияло яркое багровое небо. Горячие недлинные лучи заката пылали в стёклах окон, даже камни мостовой стали ярко-красными.

Со всех сторон лились потоки света, и, казалось, вся улица была охвачена игрой волшебного пламени; в розовом ароматном воздухе дремали ветви, окутанные золотой прозрачной пылью; всё напоминало сказочные города героев, волшебниц и других чудесных существ.

Из-за изгороди акации и сирени выглядывал домик с зелёными ставнями, и из его открытых окон неслись звуки, похожие на солнечные лучи, целующие гладь спокойного озера.

Я сразу же догадался, что вступил в пределы волшебного царства, и, понятно, решил отправиться на разведку таинственной страны, чтобы своими руками потрогать её бесчисленные чудеса и насладиться ими. (197 слов.)

Рябина

Осенью, когда похолодает, и река светла до дна, и лесные опушки просвечивают насквозь, и на мокрой от росы траве посверкивает паутина, и в ясном, прозрачном воздухе носятся стаи молодых уток. Вдруг из всех перелесков выдвигаются на передний план нарядные, увешанные гроздьями рябины: вот они мы, не проглядите, дескать, не пренебрегайте нашей ягодой, мы щедрые! Ветерок их оглаживает, ерошит сверху донизу, и птицы на каждой ветке жируют, перелетая, как из гостей в гости, с одной золотой вершины на другую, а они стоят себе, чуть покачиваясь, и любуются сами собой.

Хлынет дождь — и засверкает весь речной берег. Стекает вода с рябиновых кистей, капелька за капелькой, ягоды красные, и капли красные. Где висела одна ягода, сейчас их две, и обе живые. Чем больше дождя, тем больше ягод в лесу.

Всё, конечно, может примелькаться, ко всему со временем привыкаешь, но такое не заметить трудно. Вскинешь голову и неожиданно для себя, как после долгой отлучки, увидишь всю эту красоту в удивительно чистом, завораживающем сиянии. Увидишь, как в первый раз, всё заново и радуешься за себя, что увидел. Ни наяву, ни во сне этого забыть никогда нельзя. Вот она какая, наша рябина! (По А. Яшину.)

Вьюжная ночь

Была ночь, и начиналась вьюга. Мой слух ловил какие-то странные звуки, точно тихий шёпот или чьи-то вздохи с улицы проходили сквозь стены в мою маленькую комнату, на две трети утопавшую в тени. Это, должно быть, снег, вздымаемый ветром, шуршал о стены дома и стёкла окон. Вот мимо окна пронеслось в воздухе что-то лёгкое и белое, пронеслось и исчезло, повеяв на душу холодом.

Я подошёл к окну и посмотрел на улицу, прислонив голову, разгоряченную работой воображения, к холодной раме. Пустынна была улица. Против моего окна горел фонарик. Огонёк его трепетал, борясь с ветром, дрожащая полоса света широким мечом простиралась в воздухе, а с крыш домов сыпался снег, влетая в эту полосу, а влетев, вспыхивал в ней на миг разноцветными искрами. Мне стало грустно и холодно смотреть на эту игру ветра. Быстро раздевшись, я потушил лампу и лёг спать.

Когда погас огонь и тьма наполнила собою мою комнату, звуки стали как бы слышнее, а окно смотрело прямо на меня большим мутно-белым пятном. Часы торопливо считали секунды, иногда шорох снега заглушал их бесстрастную работу, но потом я снова слышал звук секунд, падавших в вечность. Порой они звучали с такой отчетливой ясностью, словно часы помещались у меня в голове. (194 слова.)

Автограф в лифте

Неделю в нашем лифте длился поединок любителей настенных автографов, с одной стороны, и работников ЖЭКа - с другой. Изрядно разрисованный, поцарапанный ключами и гвоздями лифт обшили новыми панелями. На видном месте был прикреплён лист ватмана с обращением: «Уважаемые остряки! Если кому-нибудь из вас не терпится поупражняться в остроумии, к вашим услугам этот лист бумаги». Через несколько дней я увидел первую надпись на стенке. Это был словно сигнал. Интеллигентная попытка работников ЖЭКа потерпела неудачу.

Чем, в самом деле, пронять этих «рисовальщиков»? Говорить, что за полированными панелями стоит труд лесорубов, столяров, полировщиков? Что людям других представлений о порядке, о чистоплотности их надписи и рисунки оскорбительны, непонятны? Пожалуй, не на всех это подействует. Неуважение к окружающим началось раньше. Не сумели внушить привычку считаться с самочувствием другого, ценить чужой труд.

Соизмерить любой свой поступок, побуждение с тем, как это отразится на других людях, — в этом, по-моему, заложены истоки воспитания доброты и человечности. (По А. Васинскому.)

Счастье

В самом деле, когда человек счастлив? Когда он достигает того, чего хочет. Сила переживания зависит от силы желания. И если человек страстно желает достигнуть какой-то цели, если это желание не даёт ему покоя, если он ночи не спит из-за этой страсти, - тогда удовлетворение желания приносит ему такое счастье, что весь мир кажется ему сияющим, земля поёт под ним.

И пусть цель ещё не достигнута - важно, чтобы человек страстно желал её достигнуть. Тогда человек раскрывает свои способности, азартно борется со всеми препятствиями, каждый шаг вперёд обдаёт его волной счастья, каждая неудача стегает, как бич, человек страдает и радуется, плачет и смеётся - человек живёт. А вот если нет таких страстных желаний, то нет и жизни. Человек, лишенный желаний, - жалкий человек. Ему неоткуда черпать жизнь, он лишен источников жизни.

Совершенно прав был Писарев, когда говорил, что величайшее счастье человека состоит в том, чтобы влюбиться в такую идею, которой можно без колебаний безраздельно посвятить себя.

Кроме того, приятно посвятить себя делу, которое несёт в конечном счёте обогащение жизни всего человечества. Человек не имеет права радоваться и способствовать делам, от которых чахнут дети и тускнеют глаза взрослых людей. (По С. Чекмареву.)

Любовь к морю

Ночь была тёмная, по небу двигались толстые пласты лохматых туч, море было спокойно, черно и густо, как масло. Оно дышало влажным, солёным ароматом и ласково звучало, плескаясь о борта судов, о берег, чуть-чуть покачивая лодку Челкаша. На далекое пространство от берега с моря поднимались тёмные остовы судов, вонзая в небо острые мачты с разноцветными фонарями на вершинах. Море отражало огни фонарей и было усеяно массой желтых пятен. Они красиво трепетали на его бархате. Море спало здоровым, крепким сном работника, который сильно устал за день.

Облака ползли медленно, то сливаясь, то обгоняя друг друга, мешали свои цвета и формы, поглощая сами себя и вновь возникая в новых очертаниях, величественные и угрюмые…

Он, вор, любил море. Его кипучая, нервная натура, жадная на впечатления, никогда не пресыщалась созерцанием этой тёмной широты, бескрайней, свободной и мощной. Сидя на корме, он резал рулём воду и смотрел вперёд спокойно, полный желания ехать долго и далеко по этой бархатной глади.

На море в нём всегда поднималось широкое, тёплое чувство, охватывая всю его душу, оно немного очищало её от житейской скверны. По ночам над морем плавно носится мягкий шум его сонного дыхания, этот необъятный звук вливает в душу человека спокойствие и, ласково укрощая её злые порывы, родит в ней могучие мечты… (По М. Горькому.)

(192 слова.)

Михайловское и Тригорское

Телега въехала в вековой сосновый лес. В траве, на обочине дороги, что-то белело.

Я соскочил с телеги, нагнулся и увидел дощечку, заросшую вьюнком. На ней была надпись чёрной краской. Я отвёл мокрые стебли вьюнка и прочёл почти забытые слова: «В разные годы под вашу сень, Михайловские рощи, являлся я».

Потом я натыкался на такие дощечки в самых неожиданных местах: в некошеных лугах над Соротью, на песчаных косогорах по дороге из Михайловского в Тригорское - всюду звучали из травы, из вереска, из сухой земляники простые пушкинские строфы.

Я изъездил почти всю страну, видел много мест, удивительных и сжимающих сердце, но ни одно из них не обладало такой внезапной лирической силой, как Михайловское.

Трудно было представить себе, что по этим простым дорогам со следами лаптей, по муравейникам и узловатым корням шагал пушкинский верховой конь и легко нёс своего молчаливого всадника.

Я вспоминаю леса, озёра, парки и небо. Это почти единственное, что уцелело здесь от пушкинских времен. Здешняя природа не тронута никем. Её очень берегут. Когда понадобилось провести в заповедник электричество, то провода решили вести под землёй, чтобы не ставить столбов. Столбы сразу бы разрушили пушкинское очарование этих пустынных мест. (По К. Паустовскому.)

10 класс

Контрольный диктант по итогам учебного года

Капелька неба на земле

В уставшем от зимней тягости лесу, когда ещё не распустились проснувшиеся почки, когда горестные пни зимней порубки ещё не дали поросль, но уже плачут, когда мёртвые бурые листья лежат пластом, когда голые ветви ещё не шелестят, а лишь потихоньку трогают друг друга, неожиданно донёсся запах подснежника!

Еле-еле заметный, но это запах пробуждающейся жизни, и потому он трепетно-радостный, хотя почти неощутим. Смотрю вокруг - оказалось, он рядом. Стоит на земле цветок, крохотная капля неба, такой простой и откровенный первовестник радости и счастья, кому оно положено и доступно. Но для каждого, и счастливого, и несчастного, он сейчас - украшение жизни.

Вот так и среди нас: есть скромные люди с чистым сердцем, с огромной душой. Они-то и украшают жизнь, вмещая в себя всё лучшее, что есть в человечестве: доброту, простоту, доверие. Так и подснежник кажется капелькой неба на земле.

Если бы я был писателем, то обязательно обратился бы так: «О беспокойный человек! Если тебе захочется отдохнуть душой, иди ранней весной в лес к подснежникам, и ты увидишь прекрасный сон действительности. Иди скорее: через несколько дней подснежников может и не быть, и ты не сумеешь запомнить волшебство видения, подаренного природой. Подснежники - к счастью, говорят в народе». (По Г. Троепольскому.)

Дедушкин дом

Сейчас, где бы я ни жил, у меня нет и в помине той жаркой радостной тяги в город, которая была в юности. Наоборот, я всё чаще и чаще чувствую, что мне не хватает дедушкиного дома.

Может быть, потому, что дедушкиного дома уже нет — старые умерли, а молодые переехали в город или поближе к нему. А когда он был, всё не хватало времени бывать там чаще, я его всё оставлял про запас. И вот теперь там никого нет, и мне кажется, что я ограблен, что какой-то мой главный корень обрублен.

Даже если я там бывал редко, самой своей жизнью, своим очажным дымом, доброй тенью своих деревьев он помогал мне издали, делал меня смелей и уверенней в себе. Когда человек ощущает своё начало и своё продолжение, он щедрей и правильней располагает своей жизнью и его трудней ограбить, потому что он не все свои богатства держит при себе.

Мне не хватает дедушкиного дома с его большим зелёным двором, со старой яблоней, с зелёным шатром грецкого ореха. Сколько недозрелых яблок посбивали мы с нашей старой яблони, сколько недозрелых орехов, покрытых толстой зелёной кожурой с ещё нежной скорлупой, с ещё не загустевшим ядрышком внутри! (По Ф. Искандеру.)

Воспоминания о родине

Однажды ко мне на вахту, октябрьскую, осеннюю, ненастную, прилетели скворцы. Мы мчались в ночи от берегов Исландии к Норвегии на освещённом мощными огнями теплоходе. И в этом туманном мире возникли усталые созвездия...

Когда поднял к глазам бинокль, в стёклах заколыхались белые надстройки теплохода, спасательные вельботы и птицы — распушенные ветром мокрые комочки. Они метались между антеннами и пытались спрятаться от ветра за трубой.

Палубу нашего теплохода выбрали эти маленькие бесстрашные птицы в качестве временного пристанища в своём долгом пути на юг. Конечно, вспомнился Саврасов: грачи, весна, ещё лежит снег, а деревья проснулись. И всё вообще вспомнилось, что бывает вокруг нас и что бывает внутри наших душ, когда приходит русская весна и прилетают грачи и скворцы. Это возвращает в детство.

И пускай ругают наших русских художников за старомодность и литературность сюжетов. 3а именами Саврасова, Левитана, Серова, Коровина, Кустодиева скрывается не только вечная в искусстве радость жизни. Скрывается именно русская радость, со всей её нежностью, скромностью и глубиной. И как проста русская песня, так проста живопись.

Искусство тогда искусство, когда оно вызывает в человеке ощущение пусть мимолетного, но счастья. А мы устроены так, что самое пронзительное счастье возникает в нас тогда, когда мы ощущаем любовь к России. (По В. Конецкому.)

В большом дремучем лесу, далеко на севере Финляндии, росли рядом две огромные сосны. Они были такие старые, такие старые, что никто, даже седой мох, не мог припомнить, были ли они когда-нибудь молодыми, тонкими сосенками. Отовсюду были видны их тёмные вершины, высоко поднимавшиеся над чащей леса. Весной в густых ветвях старых сосен пел весёлые песенки дрозд, а маленькие розовые цветы вереска поднимали свои головки и смотрели снизу вверх так робко, будто хотели сказать: «Ах, неужели и мы будем такими же большими и такими же старыми?»

Зимой, когда метель закутывала всю землю белым одеялом и цветы вереска спали под пушистыми снежными сугробами, две сосны, словно два великана, сторожили лес.

Зимняя буря с шумом проносилась по чаще, сметала с веток снег обламывала вершины деревьев, валила наземь крепкие стволы. И только сосны-великаны всегда стояли твердо и прямо, и никакой ураган не мог заставить их склонить головы.

А ведь если ты такой сильный и стойкий - это что-нибудь да значит!

У опушки леса, где росли старые сосны, на небольшом пригорке ютилась хижина, крытая дёрном, и двумя маленькими оконцами глядела в лес. В этой хижине жил бедный крестьянин со своей женой. У них был клочок земли, на котором они сеяли хлеб, и небольшой огород. Вот и все их богатство. А зимой крестьянин работал в лесу - рубил деревья и возил брёвна на лесопильню, чтобы скопить несколько монет на молоко и масло.

У крестьянина и его жены было двое детей - мальчик и девочка. Мальчика звали Сильвестр, а девочку - Сильвия.

И где только нашли для них такие имена! Наверно, в лесу. Ведь слово «сильва» на древнем, латинском языке значит «лес».

Однажды - это было зимой - брат и сестра, Сильвестр и Сильвия, пошли в лес, чтобы посмотреть, не попался ли в силки, которые они расставили, какой-нибудь лесной зверёк или птица.

И верно, в один силок попался белый заяц, а в другой - белая куропатка. И заяц и куропатка были живы, они только запутались лапками в силках и жалобно пищали.

Отпусти меня! - пролопотал заяц, когда Сильвестр подошёл к нему.

Отпусти меня! - пропищала куропатка, когда Сильвия наклонилась над ней.

Сильвестр и Сильвия очень удивились. Никогда ещё они не слышали, чтобы лесные звери и птицы говорили по-человечьи.

Давай-ка и вправду отпустим их! - сказала Сильвия.

И вместе с братом она принялась осторожно распутывать силки. Едва только заяц почуял свободу, как со всех ног поскакал в глубь леса. А куропатка полетела прочь так быстро, как могли нести её крылья.

Подопринебо!.. Подопринебо всё сделает, о чём вы ни попросите! - крикнул заяц на скаку.

Просите Зацепитучу!.. Просите Зацепитучу!.. И всё у вас будет, чего только не захотите! - прокричала куропатка на лету.

И снова в лесу стало совсем тихо.

Что это они говорили? - сказал наконец Сильвестр. - Про каких это Подопринебо и Зацепитучу?

И я никогда не слыхала таких странных имён, - сказала Сильвия - Кто бы это мог быть?

В это время сильный порыв ветра пронёсся по лесу. Вершины старых сосен зашумели, и в их шуме Сильвестр и Сильвия ясно расслышали слова.

Ну что, дружище, стоишь ещё? - спросила одна сосна у другой. - Ещё держишь небо? Недаром ведь лесные звери прозвали тебя - Подопринебо!

Стою! Держу! - загудела другая сосна. - А ты как, старина? Всё воюешь с тучами? Ведь и про тебя не зря говорят - Зацепитучу!

Что-то слабею я, - прошелестело в ответ. - Нынче вот ветер обломил у меня верхнюю ветку. Видно, и вправду старость приходит!

Грешно тебе жаловаться! Тебе ведь всего только триста пятьдесят лет. Ты ещё дитя! Совсем дитя! А вот мне уже триста восемьдесят восемь стукнуло!

И старая сосна тяжело вздохнула.

Смотри, вон возвращается ветер, - прошептала сосна - та, что была помоложе. - Под его свист так хорошо петь песни! Давай-ка споём с тобой про далёкую старину, про нашу молодость. Ведь нам с тобой есть о чём вспомнить!

И под шум лесной бури сосны, качаясь, запели свою песню:

Мы скованы стужей, мы в снежном плену!

Бушует и буйствует вьюга.

Под шум её клонит нас, древних, ко сну,

И давнюю видим во сне старину -

То время, когда мы, два друга,

Две юных сосны, поднялись в вышину

Над зыбкою зеленью луга.

Фиалки у наших подножий цвели,

Белили нам хвою метели,

И тучи летели из мглистой дали,

И бурею рушило ели.

Мы к небу тянулись из мёрзлой земли,

Нас даже столетья согнуть не могли

И вихри сломить не посмели…

Да, нам с тобой есть о чём вспомнить, есть о чём порассказать, - сказала сосна - та, что была постарше, - и тихонько заскрипела. - Давай-ка поговорим с этими детьми. - И одна её ветка качнулась, как будто показывая на Сильвестра и Сильвию.

О чём это они хотят с нами поговорить? - сказал Сильвестр.

Лучше пойдём домой, - шепнула Сильвия брату. - Я боюсь этих деревьев.

Подожди, - сказал Сильвестр. - Чего их бояться! Да вон и отец идёт!

И верно, по лесной тропинке пробирался их отец с топором на плече.

Вот это деревья так деревья! Как раз то, что мне нужно! - сказал крестьянин, останавливаясь около старых сосен.

Он уже поднял топор, чтобы подрубить сосну - ту, что была постарше, - но Сильвестр и Сильвия вдруг с плачем бросились к отцу.

Батюшка, - стал просить Сильвестр, - не тронь эту сосну! Это Подопринебо!..

Батюшка, и эту не тронь! - просила Сильвия. - Её зовут Зацепитучу. Они обе такие старые! А сейчас они пели нам песенку…

Чего только ребята не выдумают! - засмеялся крестьянин. - Где же это слыхано, чтобы деревья пели! Ну да ладно, пусть себе стоят, раз уж вы за них так просите. Я найду себе и другие.

Ждать им пришлось недолго. В вершинах деревьев снова зашумел ветер. Он только что был на мельнице и так яростно крутил мельничные крылья, что искры от жерновов дождём сыпались во все стороны. А теперь ветер налетел на сосны и принялся бушевать в их ветвях.

Старые ветви загудели, зашумели, заговорили.

Вы спасли нам жизнь! - говорили сосны Сильвестру и Сильвии. - Просите же теперь у нас всё, что хотите.

Но, оказывается, не всегда легко сказать, чего ты больше всего хочешь. Сколько ни думали Сильвестр и Сильвия, а ничего не придумали, словно им и желать было нечего.

Наконец Сильвестр сказал:

Я бы хотел, чтобы хоть ненадолго выглянуло солнце, а то в лесу совсем не видно тропинок.

Да-да, и я бы хотела, чтобы поскорее пришла весна и растаял снег! - сказала Сильвия. - Тогда и птицы снова запоют в лесу…

Ах, что за безрассудные дети! - зашелестели сосны. - Ведь вы могли пожелать столько прекрасных вещей! И богатство, и почести, и слава - всё было бы у вас!.. А вы просите то, что случится и без вашей просьбы. Но ничего не поделаешь, надо выполнить ваши желания. Только мы сделаем это по-своему… Слушай же, Сильвестр: куда бы ни пошёл ты, на что бы ни взглянул, повсюду тебе будет светить солнце. И твоё желание, Сильвия, исполнится: куда бы ты ни пошла, о чём бы ни заговорила, всегда вокруг тебя будет цвести весна и таять холодный снег.

Ах, это больше, чем мы хотели! - воскликнули Сильвестр и Сильвия. - Спасибо вам, милые сосны, за ваши чудесные подарки. А теперь прощайте! - И они весело побежали домой.

Прощайте! Прощайте! - зашумели вслед им старые сосны.

По дороге Сильвестр то и дело оглядывался, высматривая куропаток, и - странное дело! - в какую бы сторону он ни поворачивался, всюду мелькал перед ним луч солнца, сверкая на ветках, словно золото.

Смотри! Смотри! Солнце выглянуло! - крикнула Сильвия брату.

Но едва успела она открыть рот, как снег кругом начал таять, по обе стороны тропинки зазеленела трава, деревья покрылись свежей листвой, а высоко в синеве неба послышалась первая песня жаворонка.

Мне светит солнце! - закричал Сильвестр, вбегая в дом.

Солнце всем светит, - сказала мать.

А я могу растопить снег! - закричала Сильвия.

Ну, это каждый может, - сказала мать и засмеялась.

Но прошло немного времени, и она увидела, что в доме что-то неладно. На дворе уже совсем стемнело, наступил вечер, а в избушке у них всё блестело от яркого солнца. И так было до тех пор, пока Сильвестру не захотелось спать и глаза у него не закрылись. Но это ещё не всё! Зиме конца не было видно, а в маленькой хижине вдруг повеяло весной. Даже старый, засохший веник в углу и тот начал зеленеть, а петух на своём насесте принялся петь во всё горло. И он пел до тех пор, пока Сильвии не надоело болтать и она не заснула крепким сном. Поздно вечером вернулся домой крестьянин.

Послушай, отец, - сказала жена, - боюсь я, не околдовал ли кто наших детей. Что-то чудное делается у нас в доме!

Вот ещё что придумала! - сказал крестьянин. - Ты лучше послушай, мать, какую новость я принёс. Ни за что тебе не догадаться! Завтра в наш город прибудут собственными персонами король и королева. Они ездят по всей стране и осматривают свои владения. Как ты думаешь, не отправиться ли нам с детьми посмотреть на королевскую чету?

Что ж, я не прочь, - сказала жена. - Ведь не каждый день в наши места приезжают такие важные гости.

На другой день чуть свет крестьянин с женой и детьми собрались в путь. По дороге только и было разговоров, что про короля и королеву, и никто не заметил, что всю дорогу солнечный луч бежал перед санями (хотя всё небо было обложено низкими тучами), а берёзки кругом покрывались почками и зеленели (хотя мороз был такой, что птицы замерзали на лету).

Когда сани въехали на городскую площадь, народу там было уже видимо-невидимо. Все с опаской посматривали на дорогу и тихонько перешёптывались. Говорили, что король и королева остались недовольны своей страной: куда ни приедешь - повсюду снег, холод, пустынные и дикие места.

Король, как ему и полагается, был очень строг. Он сразу решил, что во всём виноват его народ, и собирался как следует всех наказать.

Про королеву рассказывали, что она очень замёрзла и, чтобы согреться, всё время топает ногами.

И вот наконец вдалеке показались королевские сани. Народ замер.

На площади король приказал кучеру остановиться, чтобы переменить лошадей. Король сидел, сердито нахмурив брови, а королева горько плакала.

И вдруг король поднял голову, посмотрел по сторонам - туда-сюда - и весело рассмеялся, совсем так, как смеются все люди.

Взгляните-ка, ваше величество, - обратился он к королеве, - как приветливо светит солнце! Право, здесь не так уж плохо… Мне почему-то даже стало весело.

Это, наверно, потому, что вы изволили хорошо позавтракать, - сказала королева. - Впрочем, мне тоже стало как будто веселее.

Это, вероятно, потому, что ваше величество хорошо выспались, - сказал король. - Но, однако, эта пустынная страна очень красива! Посмотрите, как ярко освещает солнце вон те две сосны, что виднеются вдалеке. Положительно, это прелестное место! Я прикажу построить здесь дворец.

Да-да, непременно надо построить здесь дворец, - согласилась королева и даже на минуту перестала топать ногами. - Вообще здесь совсем не плохо. Повсюду снег, а деревья и кусты покрываются зелёными листьями, как в мае. Это прямо невероятно!

Но ничего невероятного в этом не было. Просто Сильвестр и Сильвия взобрались на изгородь, чтобы лучше разглядеть короля и королеву. Сильвестр вертелся во все стороны - поэтому солнце так и сверкало вокруг; а Сильвия болтала, ни на минуту не закрывая рта, - поэтому даже сухие жерди старой изгороди покрылись свежей листвой.

Что это за милые дети? - спросила королева, взглянув на Сильвестра и Сильвию. - Пусть они подойдут ко мне.

Сильвестр и Сильвия никогда раньше не имели дела с коронованными особами, поэтому они смело подошли к королю и королеве.

Послушайте, - сказала королева, - вы мне очень нравитесь. Когда я смотрю на вас, мне становится веселее и даже как будто теплее. Хотите жить у меня во дворце? Я прикажу нарядить вас в бархат и золото, вы будете есть на хрустальных тарелках и пить из серебряных стаканов. Ну что, согласны?

Благодарим вас, ваше величество, - сказала Сильвия, - но мы лучше останемся дома.

Кроме того, во дворце мы будем скучать без наших друзей, - сказал Сильвестр.

А нельзя ли их тоже взять во дворец? - спросила королева. Она была в отличном расположении духа и нисколько не сердилась, что ей возражают.

Нет, это невозможно, - ответили Сильвестр и Сильвия. - Они растут в лесу. Их зовут Подопринебо и Зацепитучу…

Что только не придёт в голову детям! - воскликнули в один голос король и королева и при этом так дружно рассмеялись, что даже королевские сани запрыгали на месте.

Король приказал распрягать лошадей, а каменщики и плотники принялись тотчас строить новый дворец.

Как ни странно, на этот раз король и королева были ко всем добры и милостивы. Они никого не наказали и даже распорядились, чтобы их казначей дал всем по золотой монете. А Сильвестр и Сильвия получили вдобавок крендель, который испёк сам королевский булочник! Крендель был такой большой, что четвёрка королевских коней везла его на отдельных санях.

Сильвестр и Сильвия угостили кренделем всех детей, которые были на площади, и всё-таки остался ещё такой большой кусок, что он едва поместился на санях. На обратном пути жена крестьянина шепнула мужу:

А ты знаешь, почему король и королева были сегодня так милостивы? Потому что Сильвестр и Сильвия смотрели на них и разговаривали с ними. Вспомни-ка, что я тебе вчера говорила!

Это про колдовство-то? - сказал крестьянин. - Пустое!

Да посуди сам, - не унималась жена, - где это видано, чтобы зимой распускались деревья и чтобы король и королева никого не наказали? Уж поверь мне, тут не обошлось без колдовства!

Всё это бабьи выдумки! - сказал крестьянин. - Просто дети у нас хорошие - вот все и радуются, на них глядя!

И верно, куда бы Сильвестр и Сильвия ни пришли, с кем бы ни заговорили, у всех на душе сразу делалось теплее и светлее. А так как Сильвестр и Сильвия всегда были веселы и приветливы, то никто и не удивлялся, что они доставляют всем радость. Всё вокруг них цвело и зеленело, пело и смеялось.

Пустынные земли возле избушки, где жили Сильвестр и Сильвия, превратились в богатые пашни и луга, и в лесу даже зимой пели весенние птицы.

Вскоре Сильвестр был назначен королевским лесничим, а Сильвия - королевской садовницей.

Ни у одного короля ни в одном королевстве не было никогда такого чудесного сада. Да и не мудрено! Ведь ни один король не мог заставить солнце слушаться его приказаний. А Сильвестру и Сильвии солнце светило всегда, когда они хотели. Поэтому в саду у них всё цвело так, что любо было смотреть!

Прошло несколько лет. Однажды глухой зимней порой Сильвестр и Сильвия пошли в лес, чтобы навестить своих друзей.

В лесу бушевала буря, в тёмных вершинах сосен гудел ветер, и под его шум сосны пели свою песню:

Стоим, как бывало, крепки и стройны.

То выпадет снег, то растает…

И смотрим два друга, две старых сосны,

Как снова сменяется зелень весны

Снегами белей горностая,

Как тучи проходят, дождями полны,

И птичьи проносятся стаи.

Сосновая хвоя свежа и густа -

Завидуйте, вязы и клёны!

Зима не оставит на вас ни листа -

Развеет наряд ваш зелёный!

Но вечная соснам дана красота,

В подземные недра ушла их пята,

А в небо - высокая крона.

Пускай непогода бушует кругом -

Сосну не повалит ни буря, ни…

Но не успели они допеть свою песню, как внутри стволов что-то затрещало, заскрипело, и обе сосны повалились на землю. Как раз в этот день младшей исполнилось триста пятьдесят пять лет, а старшей - триста девяносто три года. Что же тут удивительного, что ветры наконец их осилили!

Сильвестр и Сильвия ласково потрепали седые, поросшие мхом стволы мёртвых сосен и такими добрыми словами помянули своих друзей, что снег кругом начал таять и розовые цветы вереска выглянули из-под земли. И так много их было, что скоро они закрыли старые сосны от самых корней до самых вершин.

Давно уже я ничего не слышал о Сильвестре и Сильвии. Наверно, теперь они сами состарились и поседели, а короля и королевы, которых все так боялись, и вовсе нет на свете.

Но каждый раз, когда я вижу детей, мне кажется, что это Сильвестр и Сильвия.

А может быть, старые сосны одарили своими чудесными дарами всех детей, что живут на свете? Может быть, и так.

Недавно, в пасмурный, ненастный день, мне встретились мальчик и девочка. И сразу в сером, тусклом небе словно замелькал луч солнца, всё кругом посветлело, на хмурых лицах прохожих появилась улыбка…

Вот тогда среди зимы и наступает весна. Тогда и лёд начинает таять - на окнах и в сердцах людей. Тогда даже старый веник в углу покрывается свежими листьями, на сухой изгороди расцветают розы, а под высоким сводом неба поют весёлые жаворонки.